Игумен Андроник (Трубачев)

Священник Павел Флоренский

Павел Александрович Флоренский родился в Евлахе (Елисаветпольская губерния) 9 января 1882 года, в день памяти святителя Филиппа, митрополита Московского. Он был крещен, вероятно «на дому», 9 октября 1882 года священником Захарией из тифлисской Давидовской церкви и получил имя в честь святого Апостола Павла. Святителя Филиппа и Апостола Павла отец Павел Флоренский всю жизнь считал своими Небесными покровителями.
Флоренские (или Флоринские-Галичи) были «виленского происхождения» и находились в вассальном отношении к Радзивиллам. Затем они переселились в Слободскую Украину, где по большей части перешли в духовное сословие, затем далее на север, в Переяславскую епархию. Оттуда началось расселение этого рода, причем одни его ветви стали снова светскими (вероятно, малороссийское казачество), а другие остались в духовном звании. Все это относится к XIV–XVI векам. Переселение Флоренских в Костромскую область связано с русско-польскими войнами начала XVII века.
По семейному преданию, один из предков Флоренских – малороссийский казак Михайло Флоренко вместе с другими казаками воевал на стороне Польши, был схвачен, казнен, и голову его посадили на кол. Событие это относится примерно к 1609 году, когда поляки и казаки под командованием польского воеводы Лисовского захватили город Юрьевец. Пытаясь переправиться на левый берег Волги, захватчики были разбиты жителями Коряковской волости, которым помогал их Небесный заступник – преподобный Макарий Унженский. Многие из нападавших были захвачены в плен. Среди них, вероятно, находились и родственники Михайло Флоренко, которые, вразумившись чудом преподобного Макария, покаялись и после освобождения остались при церкви Рождества Пресвятой Богородицы Пречистенского погоста Коряковской волости (ныне село Завражье Кадыйского района Костромской области).

Священник Павел Флоренский,

София Григорьевна Сапарова (урожденная Паатова),
бабушка П. А. Флоренского

Священник Павел Флоренский,
Павел Герасимович Сапаров, дед П. А. Флоренского

По клировым ведомостям имена предков отца Павла – священнослужителей при церкви Рождества Богородицы Пречистенского погоста Коряковской волости известны с XVIII века: диакон Иоанн (начало – середина XVIII века) – диакон Афанасий Иванов (1732 – около 1794) – диакон Матфей Афанасьев (1757 – около 1830?). Сын диакона Матфея – дьячок Андрей Матфеев (1786–1827) около 1812 года, еще при жизни отца, перешел на освободившееся место при церкви Рождества Христова в селе Борисоглебском, которое находилось в семи километрах от села Пречистенский погост. Его старший сын Иоанн (1815–1865) окончил Луховское Духовное училище и в числе лучших учеников – Костромскую Духовную семинарию. Однако именно он прервал родовое служение Флоренских Церкви.
«Дед мой, – писал П. А. Флоренский в 1910 году, – блестяще окончил семинарию и был послан в академию, но тут задумал, по любви к науке, уйти в Военно-медицинскую академию. Сам митрополит Московский Филарет уговаривал его остаться и будто бы пророчил, что если примет монашество, то будет митрополитом. Но дед все же пошел по своему пути, на нищету и разрыв с отцом. Мне порою и является мысль, что в этом оставлении семейного священства ради науки – προτον ψευδος всего рода, и что пока мы не вернемся к священству, Бог будет гнать и рассеивать все самые лучшие попытки» .
После окончания Медико-хирургического института при Московском университете (1836–1841) И. А. Флоренский в 1841–1850 годах служил батальонным лекарем в различных пехотных полках, а в 1851 году был перемещен в Кавказский корпус и приписан к Донскому казачьему полку. В течение шестнадцати лет, до самого окончания Кавказской войны, он являлся ординатором и главным лекарем военных госпиталей и лазаретов, расположенных в центре и на левом фланге кавказской линии. Скончался в Ардоне, заразившись холерой при лечении больных. Был награжден орденами святого Станислава II степени (1858), святой Анны III степени (1849) и имел чин коллежского советника.
Отец, Александр Иванович Флоренский (1850–1908), в 1880 году окончил в Петербурге Институт инженеров путей сообщения и всю жизнь провел на Кавказе. Он был инженером и начальником дистанций различных отделений Кавказского округа путей сообщения, строил мосты и дороги, в 1907 году был назначен помощником начальника Кавказского округа путей сообщения. За усердную службу был награжден орденами святого Станислава II и III степени, а в 1907 году ему был присвоен чин действительного статского советника .
Предки матери, Ольги (армянское имя Саломия) Павловны Сапаровой (1859–1951), происходили из владетельного рода гюлистанских (карабахских) беков Мелик-Бегляровых. Их родовые связи уходили вглубь веков к княжескому роду Допянов (XIV). Из-за чумы, опустошившей Карабах, теснимые шушинским ханом, один из Мелик-Бегляровых, Абов III († 1808), вместе с многочисленными родственниками в конце XVIII века переселился в село Болнис Тифлисской губернии. Когда чума прекратилась, почти все Мелик-Бегляровы вернулись в Гюлистан (Карабах), но некоторые ветви остались в Грузии . Фамилия Сапаровых произошла от грузинского слова «щит», «защита». Это прозвание данная ветвь Мелик-Бегляровых получила за какую-то военную услугу, оказанную Грузинскому царству. Таким образом, по материнской линии отец Павел оказался связан с культурой и историей Армении и Грузии.
А. И. Флоренский и О. П. Сапарова познакомились в Петербурге в 1878 году и в 1880-м вступили в брак. 9 января 1882 года у них родился первый ребенок – Павел. В то время А. И. Флоренский строил участок Закавказской железной дороги, и вся семья жила в товарных вагонах, обитых коврами, на месте будущей станции Евлах.

Павел Флоренский в возрасте полутора лет
Тифлис, 29 июня 1883 года

Кроме Павла в семье было еще шесть детей. «Отчасти по недостаточной обеспеченности, отчасти по убеждению родителей семья жила очень замкнуто и серьезно: развлечения и гости были редким исключением, но зато в доме было много книг и журналов, на что урезывалось от необходимого, – вспоминал отец Павел. – Уровень семьи был повышенно-культурный, с разнообразными интересами, причем предметом интересов были знания технические (отец), естественнонаучные (дети) и исторические (отец, мать и отчасти все). Люди, с которыми соприкасались мы, были по преимуществу сослуживцы отца или товарищи его по гимназии.
Детство я провел сперва в Тифлисе и Батуми, где отец строил военную Батумо-Ахалцыхскую дорогу, затем снова в Тифлисе.

Семья Флоренских
Около 1886 года

Павел Флоренский со своей тетей,
Юлией Ивановной Флоренской
Тифлис, около 1888 года

Относительно моего интеллектуального развития правильный лишь формально ответ был бы совсем неверен по существу. Почти все, что приобрел я в интеллектуальном отношении, получено не от школы, а скорее вопреки ей. Много дал мне отец лично. Но главным образом я учился у природы, куда старался выбраться, наскоро отделавшись от уроков. Тут я рисовал, фотографировал, занимался. Это были наблюдения характера геологического, метеорологического и т. д., но всегда на почве физики. Читал я и писал тоже нередко среди природы. Страсть к знанию поглощала все мое внимание и время. Я составил себе стенное расписание занятий по часам, причем время, назначенное классам и обязательному посещению богослужения, окружил траурной каймой, как безнадежно пропавшее. Но и его я использовал для своих целей» .
Разность вероисповеданий родителей (мать принадлежала к армяно-григорианскому исповеданию), а также характерное для образованного общества конца XIX века преклонение перед человеческим разумом явились причиной того, что П. А. Флоренский не получил в семье даже самых простых навыков церковной жизни. «О религии у нас никогда не говорилось ни слова, ни за, ни против, ни даже повествовательно, как об одном из общественных явлений, разве только более-менее случайно проскакивало слово о культе дикарей или каких-нибудь египтян, но и то очень отрывочно. Чем ближе к Церкви было какое-либо понятие, тем менее оснований могло ему быть упоминаемым в нашем доме: терпелась, и то еле-еле, лишь религиозная археология, умершая настолько, что можно было твердо рассчитывать на ее религиозную бездейственность» .

Павел Флоренский – гимназист
Около 1898 года

«Воспитанный в полной изоляции от представлений религиозных и даже от сказок, – писал впоследствии отец Павел, – я смотрел на религию как на нечто вполне чуждое мне, а соответственные уроки в гимназии вызывали лишь вражду и насмешку» . «В церковном отношении я рос совершенным дичком. Меня никогда не водили в церковь, ни с кем не говорил я на темы религиозные, не знал даже, как креститься» .

* * *

Приход П. А. Флоренского к вере в Бога совершился летом 1899 года, об этом он подробно рассказал в своих «Воспоминаниях». Однажды, когда Павел спал, он ощутил себя заживо погребенным на каторге, в рудниках. Это было таинственное переживание тьмы кромешной, небытия, геенны. «Мною овладело безвыходное отчаяние, и я осознал окончательную невозможность выйти отсюда, окончательную отрезанность от мира видимого. В это мгновение тончайший луч, который был не то незримым светом, не то – не слышанным звуком, принес имя – Бог. Это не было еще ни осияние, ни возрождение, а только весть о возможном свете. Но в этой вести давалась надежда и вместе с тем бурное и внезапное сознание, что – или гибель, или спасение этим именем и никаким другим. Я не знал ни как может быть дано спасение, ни почему. Я не понимал, куда я попал, и почему тут бессильно все земное. Но лицом к лицу предстал мне новый факт, столь же непонятный, как и бесспорный: есть область тьмы и гибели, и есть спасение в ней. Этот факт открылся внезапно, как появляется на горах неожиданно грозная пропасть в прорыве моря тумана. Мне это было откровением, открытием, потрясением, ударом. От внезапности этого удара я вдруг проснулся, как разбуженный внешнею силой, и сам не зная для чего, но подводя итог всему пережитому, выкрикнул на всю комнату: “Нет, нельзя жить без Бога!”» .
В другой раз Павел пробудился от духовного толчка, который был так внезапен и решителен, что юноша неожиданно для себя выскочил ночью во двор, залитый лунным светом. «Тут-то и произошло то, ради чего был я вызван наружу. В воздухе раздался совершенно отчетливый и громкий голос, назвавший дважды мое имя: “Павел! Павел!” – и больше ничего. Это не было – ни укоризна, ни просьба, ни гнев, ни даже нежность, а именно зов, – в мажорном ладе, без каких-либо косвенных оттенков. Он выражал прямо и точно именно и только то, что хотел выразить – призыв... Так возвещаются вестниками порученные им повеления, к которым они не смеют и не хотят дополнить от себя ничего сверх сказанного, никакого оттенка помимо основной мысли. Весь этот зов звучал прямотою и простотою евангельского “ей, ей – ни, ни”... Я не знал и не знаю, кому принадлежал этот голос, хотя не сомневался, что он идет из Горнего мира. Рассуждая же, кажется наиболее правильным по характеру его отнести его к небесному вестнику, не человеку, хотя и святому» .
Эти призывы Божии завершились кризисом юношеского научного мировоззрения и обретением веры в Бога как абсолютную и целостную Истину, на которой должна строиться вся жизнь. Первым душевным порывом после духовного переворота было уйти в народ, отчасти под влиянием чтения Л. Н. Толстого, которому в то время П. А. Флоренский даже написал письмо. Но родители настояли на том, чтобы их сын, окончивший 2-ю Тифлисскую классическую гимназию первым и с золотой медалью, продолжил образование.

Поездка по Кавказу
Павел Флоренский – слева
1898 год

* * *

В 1900 году П. А. Флоренский поступил на физико-математический факультет Московского университета по отделению чистой математики. Среди его учителей были знаменитые ученые и профессора: Б. К. Млодзеевский, Л. К. Лахтин, Н. Е. Жуковский, Л. М. Лопатин, С. Н. Трубецкой. В эти годы юный П. А. Флоренский начал писать научные и философские работы, пронизанные критикой позитивизма и рационализма.
Особое влияние на П. А. Флоренского оказал профессор Н. В. Бугаев (1837– 1903), один из основателей Московской математической школы. Н. В. Бугаев рассматривал математику в широком философском контексте, интересовался аритмологией – теорией разрывных функций. Его идеи стали для П. А. Флоренского отправной точкой . Свое кандидатское сочинение «Об особенностях плоских кривых как местах нарушения их непрерывности» он рассматривал как первую часть большой работы «Прерывность как элемент мировоззрения». Привлекая данные математики, физики, химии, биологии, философии, П. А. Флоренский обосновывал в этой незаконченной работе односторонность и несостоятельность эволюционизма, господствовавшего в XIX веке не только в естествознании, но и во всех областях человеческого знания и бывшего опорой материалистического мировоззрения и атеизма.

П. А. Флоренский – студент
Московского университета
1904 год

Собственное научно-философское мировоззрение П. А. Флоренского складывалось как религиозно-идеалистическое и конкретно-символистское: он считал, что мир Горний раскрывается и является через мир дольний; мир дольний существует постольку, поскольку коренится в мире Горнем, но это не мир теней, а одухотворенное живое творение.
Во время учебы в университете П. А. Флоренский подружился с поэтом А. Белым (сыном Н. В. Бугаева), а через него познакомился с символистами: В. Я. Брюсовым, К. Д. Бальмонтом, Д. С. Мережковским, З. Н. Гиппиус, А. А. Блоком. Символизм привлекал П. А. Флоренского как творческий выход из бездушного рационализма, тем более что и сам он писал стихи. Но почти сразу же обнаружились глубокие личные и идейные расхождения П. А. Флоренского с большинством из символистов . В них его отталкивали всеядность, неопределенность и ложность духовных основ.
Вскоре П. А. Флоренский написал Д. С. Мережковскому (представителю так называемого нового религиозного сознания), что их отношения зависят от того, «как мы относимся к исторической Церкви». «Я должен быть в Православии и должен бороться за него. Если Вы будете нападать на него, то, быть может, я буду бороться с Вами» . Так началось его расхождение с той частью русской интеллигенции, которая в начале XX века, обособляясь от Церкви, пыталась создать свое, ложное христианство, совращала народ к неверию и многих привела к погибели. Другая часть интеллигенции, к которой принадлежал П. А. Флоренский, вменяя в ничто свои возможные светские успехи, шла служить Церкви теми дарами, какие получила от Бога, и обретала милость Божию на путях спасения.
Уже в те годы П. А. Флоренский искал опоры в духовной жизни. В марте 1904 года он познакомился со старцем – епископом Антонием (Флоренсовым, † 1918), который жил на покое в Донском монастыре. П. А. Флоренский с юношеским пылом просил его о благословении на принятие монашества, но старец-епископ посоветовал ему поступить в Московскую Духовную академию для продолжения духовного образования и испытания себя .
Весной 1904 года П. А. Флоренский с отличием окончил Московский университет. Его считали одним из самых талантливых студентов с большим научным будущим. Однако, несмотря на лестное предложение Н. Е. Жуковского и Л. К. Лахтина остаться в университете и молчаливый протест родителей, он в сентябре 1904 года поступил в Московскую Духовную академию. С тех пор вся жизнь его оказалась связанной с Троице-Сергиевой Лаврой, у стен которой он прожил почти тридцать лет. Неудивительно, что он духовно сроднился с Лаврой, а основателя Лавры, Преподобного Сергия, считал одним из своих Небесных покровителей .

П. А. Флоренский – студент
Московской Духовной академии
1908 год

* * *

Главным устремлением в период учебы в академии (1904–1908) для П. А. Флоренского было познание духовности, причем не отвлеченно-философское, а жизненное. В 1904 году П. А. Флоренский познакомился с иеромонахом Гефсиманского скита Исидором († 1908) , духовным отцом старца Варнавы (Меркулова), впоследствии прославленного в Соборе Радонежских святых. Пастырский облик и методы духовного руководства у епископа Антония и иеромонаха Исидора были различными, но именно их взаимодополнение и совокупность способствовали воцерковлению П. А. Флоренского. Епископ Антоний был исключительно образованным иерархом, он прекрасно знал светскую, особенно античную, культуру, разбирался в науках, считал необходимым готовить особых апологетов, которые занимались бы миссионерством в секуляризованном обществе. Иеромонах Исидор был необразованный простец из крепостных крестьян, его характерными чертами были исключительная терпимость и любовь, видение начатков естественного добра даже в нецерковной среде. Было и то, что объединяло обоих старцев и создавало возможность для их совместного руководства: духовная опытность и рассудительность, черты юродства.
П. А. Флоренский встречался также со схиигуменом Германом и другими старцами Зосимовой пустыни. Во время поездки в Оптину пустынь 7 сентября 1905 года П. А. Флоренский в скиту беседовал со старцем Анатолием (Потаповым) на волновавшую его тему: «Спрашивал я у отца Анатолия насчет законности занятий философией и наукой и объяснил, что мой вопрос по поводу предъявляемых мне тезисов “философия или Христос!” Отец Анатолий советовал познакомиться с Иоанном Кронштадтским или написать ему свои вопросы; молиться при всяком деле и испрашивать благословения и призывать Василия Великого, Иоанна Златоустого и Григория Богослова, и еще Тихона Калужского. “Это помогает”, – сказал он».
В этот период П. А. Флоренский постоянно обращался и к опыту народному. В академии он подружился с С. С. Троицким, отец которого, протоиерей Симеон, служил в храме в честь Воскресения Христова в селе Толпыгино Костромской губернии (ныне Ивановская область). На каникулах друзья отправлялись в Толпыгино и помогали отцу Симеону в реставрации храма, проповедовали, организовали при храме библиотеку для крестьян, собирали народный фольклор .
С годами учебы в МДА связана получившая широкую известность проповедь П. А. Флоренского «Вопль крови», которую он произнес в Покровском академическом храме 12 марта 1906 года, в Неделю Крестопоклонную. П. А. Флоренский призывал русских людей остановиться во взаимном кровопролитии и братоубийстве и, в частности, говорил, что смертная казнь заключенных в темнице является «человеческим предварением суда Божия», «делом безбожным» и продолжением братского кровопролития. Поскольку проповедь эта была произнесена после смертной казни лейтенанта П. П. Шмидта и бесцензурно издана, а в день ее произнесения было составлено «Открытое обращение студентов МДА к архипастырям Русской Церкви», то сергиевопосадский полицмейстер определил действия П. А. Флоренского как политическую акцию. 23 марта Павел Александрович вместе с издателем проповеди студентом третьего курса М. Пивоварчуком был на три месяца заключен в Московскую губернскую тюрьму.

Павел Флоренский в селе Толпыгино
Около 1906 года

Но Священноначалие, столь резко критиковавшееся в проповеди и «Обращении», отнеслось к П. А. Флоренскому со снисхождением. Ректор академии епископ Волоколамский Евдоким (Мещерский, † 1935), зная действительные устремления П. А. Флоренского, вступился за него и на следующее после ареста утро послал митрополиту Московскому Владимиру (Богоявленскому, † 1918) предупредительную записку, а 25 марта направил Московскому губернатору В. Ф. Дубасову письмо с ходатайством отменить или смягчить кару. К ходатайству ректора присоединился и Г. А. Рачинский, хорошо известный среди интеллигенции и в высшем обществе. В Страстной Четверг, 30 марта 1906 года, благодаря этим ходатайствам и, вероятно, с согласия митрополита Московского Владимира П. А. Флоренский и М. Пивоварчук были освобождены .
Впоследствии, в «Автобиографии» 1927 года, отец Павел свидетельствовал, что при этом им двигали не политические, а нравственные побуждения, хотя мог бы представить себя борцом с прежним режимом .
П. А. Флоренский учился по всем предметам на «отлично», а его семестровые сочинения «Сочинение Оригена «Peri arcwn» как опыт метафизики», «О терафимах», «Священное переименование», «Понятие Церкви в Священном Писании» до сих пор сохраняют научно-богословское значение.
Кандидатское сочинение П. А. Флоренского «О религиозной Истине» (1908), которое стало ядром магистерской диссертации (1914) и книги «Столп и утверждение Истины» (1914), было посвящено путям вхождения в Православную Церковь. «Живой религиозный опыт как единственный законный способ познания догматов» – так сам отец Павел выразил главную мысль книги. «Церковность – вот имя тому пристанищу, где умиряется тревога сердца, где усмиряются притязания рассудка, где великий покой нисходит в разум» . Книга «Столп и утверждение Истины» написана как опыт теодицеи, то есть оправдания Бога от притязаний человеческого рассудка, находящегося в греховном, падшем состоянии.
Священник Павел Флоренский, В речи перед защитой магистерской диссертации 19 мая 1914 года отец Павел говорил: «Разум перестает быть болезненным, то есть быть рассудком, когда он познает Истину: ибо Истина делает разум разумным, то есть умом, а не разум делает Истину истиною... Эта самоистинность Истины выражается, – как вскрывает исследование, – словом omoousia, единосущие. Таким образом, догмат Троичности делается общим корнем религии и философии, и в нем преодолевается исконная противоборственность той и другой» .
Как автор книги «Столп и утверждение Истины» и ряда других работ отец Павел завершил становление онтологической школы Московской Духовной академии (протоиерей Феодор Голубинский – В. Д. Кудрявцев-Платонов – А. И. Введенский – архимандрит Серапион (Машкин) – священник Павел Флоренский). После защиты магистерской диссертации священник Павел Флоренский был утвержден в степени магистра богословия и звании экстраординарного профессора Московской Духовной академии. В 1914– 1915 годах за магистерскую диссертацию «О духовной Истине» отец Павел был награжден премиями митрополита Московского Филарета и митрополита Московского Макария.
В 1908–1919 годах отец Павел преподавал в Московской Духовной академии историю философии. Тематика его лекций была обширна: Платон и Кант, мышление еврейское и мышление западноевропейское, оккультизм и христианство, религиозный культ и культура и др. Исследования отца Павла были направлены на выяснение тех общечеловеческих корней платонизма, через которые он оказался связан с религией вообще и с философским идеализмом. В этом отец Павел был близок к традиции Климента Александрийского и таких отцов Церкви, как святитель Афанасий Великий, святитель Григорий Нисский, преподобный Иоанн Дамаскин.

П. А. Флоренский – преподаватель
Московской Духовной академии
1909 год

В 1912–1917 годах отец Павел был редактором журнала «Богословский вестник», на страницах которого он старался воплотить свое юношеское стремление осуществить синтез культуры и церковности.
Если говорить о вкладе П. А. Флоренского в русскую философию и богословие, то необходимо помнить, что его самобытное и оригинальное творчество отмечено противоречивостью. В нем отразился процесс постепенного духовного становления отца Павла, и потому он сам никогда не претендовал ни на абсолютность и законченность своих мыслей, ни на всеобщность признания, а подразумевал их обсуждение, развитие, уточнение, исправление. Но, писал он, «я хотел именно Православия и именно церковности. Я хотел и хочу быть верующим сыном Церкви» .

Для П. А. Флоренского путь к церковности лежал через тяжелые личные испытания. Духовник, епископ Антоний, не благословлял его принять монашество, а он не хотел жениться, боясь «вместо Бога поставить на первый план семью». Из-за этого П. А. Флоренский не мог «привести в исполнение свои заветные планы – сделаться священником» . По воспоминаниям А. В. Ельчанинова, П. А. Флоренский в 1909 году находился в состоянии «тихого бунта» и лишь молитвы духовника укрепляли его. И духовник не ошибся. П. А. Флоренский встретил девушку, с которой не только смог соединить свою жизнь, но которая впоследствии оказала большое духовное влияние на него самого. Это была Анна Михайловна Гиацинтова (1889–1973), происходившая из крестьянской семьи, жившей в Рязанской губернии. Обстоятельства, приведшие П. А. Флоренского к покорности духовнику, были необычными.

Священник Павел Флоренский,
С. Н. Булгаков с детьми и М. А. Новоселов
Сергиев Посад, 1913 год

«Я женился, – писал П. А. Флоренский, – просто потому, чтобы исполнить волю Божию, которую я усмотрел в одном знамении». Во время прогулки на болоте под начавшимся проливным дождем П. А. Флоренский в тоске и отчаянии плакал и не мог прийти к определенному решению. «Я машинально, сам не помню зачем, нагнулся и захватил рукой какой-то листик. Поднимаю его и вижу, к удивлению своему, четырехлистный трилистник – “счастье”. Тут сразу ударила меня мысль (и я почувствовал, что это не моя мысль), что в этом знамении – воля Божия. При этом вспомнилось, что с самого детства я искал четырехлистный трилистник, ошаривал целые лужки, разглядывал множество кустиков, но, несмотря на все старания, не находил желанного» .
По воспоминаниям всех, близко знавших ее, Анна Михайловна являла собой исключительно высокий и светлый образ христианской супруги и матери. Ее простота, смирение, терпение, бодрость, верность долгу, глубокое понимание духовной жизни открывали современникам красоту и смысл подвига христианского брака. В семье отца Павла и Анны Михайловны было пятеро детей. Дети стали для отца Павла даром Божиим, ниспосланным для укрепления в самых тяжелых обстоятельствах. Близко знавшая семью отца Павла в 1920-е годы Е. К. Апушкина вспоминала: «Как хорош он был среди детей, мне в их семье в Сергиевом Посаде было так хорошо, словно я сама была маленькой девочкой. Еще не зная Анны Михайловны, я уже знала, как любит ее Павел Александрович. Он весь был полон ласки и нежности, когда произносил слово “Анна”... Анна Михайловна стала для меня примером в жизни, в отношении к детям, к людям. Лучшего женского образа я не встретила в жизни».

Экспозиция Музея священника
Павла Флоренского в Москве

А. Ф. Лосев рассказывал о том, как ему однажды довелось в отсутствие отца Павла ночевать у него дома: «Флоренский?.. Человек тихий, скромный, ходивший всегда с опущенными глазами... То, что он имел пять человек детей, кажется, противоречит отрешенности... Думаю, что наличие такого большого семейства должно озабочивать. Надо сказать, что у него была идеальная семья. Эти пятеро человек детей – я сидел в гостиной на диване, Анна Михайловна что-то готовила, – баловались, но ни малейшего раздора я в течение почти часа не заметил. То пляшут, то играют. А старших нет никого. Дети вели себя идеально. Это я собственными глазами видел. Я и тогда удивлялся, и сейчас удивляюсь... Как так получилось, не знаю. Ведь родителей нет, один на работе, другая занята» .

* * *

Брак не только совершенно обновил П. А. Флоренского, но и дал возможность принять Таинство священства. 23 апреля 1911 года ректор МДА епископ Феодор (Поздеевский, † 1937) рукоположил П. А. Флоренского во диакона, а на следующий день – во священника .
Сначала отец Павел служил как сверхштатный священник в храме в честь Благовещения Пресвятой Богородицы недалеко от Троице-Сергиевой Лавры. Когда вследствие различных препятствий бытового характера служение там оказалось затруднено, отец Павел стал служить в Покровском академическом храме. Но его искренним желанием было полнокровное приходское служение, конечно трудно совместимое с академической деятельностью.
В то время в Сергиевом Посаде было только что открыто Убежище (приют) престарелых сестер милосердия Красного Креста. Почетной председательницей его совета стала великая княгиня Елисавета Феодоровна, которая принимала самое непосредственное участие в устройстве и всех делах приюта. Узнав о «бесприходном» положении отца Павла от его ученика, священника Евгения Синадского, который служил в Московской Марфо-Мариинской обители, великая княгиня пригласила его к себе для знакомства. 19 мая 1912 года отец Павел совершал Божественную литургию в храме Марфо-Мариинской обители и встретился с великой княгиней Елисаветой Феодоровной и отцом Митрофаном Сребрянским. Тогда, вероятно, ею и было принято решение назначить отца Павла настоятелем домового храма Убежища во имя равноапостольной Марии Магдалины. Решение было одобрено духовником отца Павла епископом Антонием, к советам которого прибегала и великая княгиня. В этом храме отец Павел служил вплоть до закрытия убежища 17 (4) мая 1921 года.
Начальницей Убежища престарелых сестер милосердия была назначена Н. А. Киселева (1859–1919), происходившая из петербургской купеческой семьи. Н. А. Киселева, которая была старше отца Павла на 22 года, а Анны Михайловны – на 29 лет, по-матерински заботливо опекала их семью. В дальнейшем великая княгиня Елисавета Феодоровна не раз встречалась с отцом Павлом и его супругой, просила советов по иконописанию, интересовалась его творчеством.
С 26 января до конца февраля 1915 года отец Павел был командирован для исполнения пастырских обязанностей при походной церкви санитарного поезда Черниговского дворянства, который был снаряжен по инициативе великой княгини Елисаветы Феодоровны. Наряду с церковным служением отец Павел трудился как обыкновенный санитар. Вероятно, в связи с этой поездкой к 25-летнему юбилею принятия великой княгиней Елисаветой Феодоровной Православия, 15 февраля 1916 года священник Павел Флоренский был награжден правом ношения знака Красного Креста. Кроме того, за годы священнослужения он был отмечен следующими церковными наградами: 26 января 1912 года – набедренником, 4 апреля 1913 года – бархатной фиолетовой скуфией, 6 мая 1915 года – камилавкой, 29 июня 1917 года – наперсным крестом.
Как писал протоиерей Сергий Булгаков, священство отца Павла не имело для себя примеров «в истории русской интеллигентской общественности. Последняя еще знает отдельные случаи принятия священства, связанного с переходом в католичество в аристократическом и светском конвертитстве, но отнюдь не в сермяжном, мужицком православии. Можно сказать, что отец Павел своим примером впервые проложил этот путь в наши дни именно для русской интеллигенции, к которой он исторически, конечно, все-таки принадлежал, хотя всегда и был свободен от “интеллигентщины”, враждовал с нею. Он, своим рукоположением, фактически делал ей известный вызов, конечно, вовсе о том не думая. По этому же пути, но уже после отца Павла, пошли люди известного духовного и культурного склада. Они идут с ним и вслед за ним, сами то сознавая, а иногда и не сознавая. До сих пор священство являлось у нас наследственным, принадлежностью “левитской” крови, вместе и известного психологического уклада жизни, но в отце Павле встретились и по-своему соединились культурность и церковность, Афины и Иерусалим, и это органическое соединение само по себе уже есть факт церковно-исторического значения» .
Вокруг отца Павла сложился круг друзей и знакомых, которые стремились направить блестящую, но разноликую русскую культуру начала XX века в ограду Церкви, – епископ Феодор (Поздеевский), Ф. К. Андреев, С. Н. Булгаков, В. Ф. Эрн, А. В. Ельчанинов, М. А. Новоселов, Вл. А. Кожевников, Ф. Д. Самарин, С. А. Цветков, Е. Н. Трубецкой, Г. А. Рачинский, П. Б. Мансуров, Л. А. Тихомиров, А. С. Мамонтова, Д. А. Хомяков, протоиерей Иосиф Фудель. Бывало, что некоторые известные деятели культуры, которые были далеки от Церкви (В. В. Розанов, Вячеслав Иванов, А. Белый), обращались к отцу Павлу как к единственному возможному для них посреднику с Богом, способному уврачевать их душевные язвы.
В. В. Розанов, едкий в своих оценках, тем не менее писал об отце Павле: «Это Паскаль нашего времени. Паскаль нашей России, который есть, в сущности, вождь всего московского молодого славянофильства и под воздействием которого находится множество умов и сердец в Москве и в Посаде, да и в Петербурге. Кроме колоссального образования и начитанности, горит энтузиазмом к истине. Знаете, мне порою кажется, что он святой, – до того необыкновенен его дух, до того исключителен... Я думаю и уверен в тайне души: он неизмеримо еще выше Паскаля, в сущности, в уровень греческого Платона, с совершенными необыкновенностями в умственных открытиях, в умственных комбинациях, или, вернее, в прозрениях» .
Первым проложив интеллигенции дорогу к православному священству, отец Павел явился связующим звеном между духовенством и образованным обществом, искавшим духовной опоры в Церкви. Многих отец Павел обратил к вере, многих предостерег и удержал от гибельного пути.

* * * * * *

После издания книги «Столп и утверждение Истины» (1914) отец Павел начал разработку тем антроподицеи («оправдание человека»), то есть философского обоснования идеи совершенства и разумности человека при его наличной греховности. В отличие от теодицеи в книге «Столп и утверждение истины» антроподицея не замысливалась как единое произведение. Тематику антроподицеи составили: 1) «Чтения о культе» (1918–1922); 2) «У водоразделов мысли» (1919–1926); 3) ряд работ, посвященных философии искусства и культуры, из которых важнейшие «Иконостас» (1919–1922), «Анализ пространственности [и времени] в художественно-изобразительных произведениях» (1924–1926). Рассматривая три основных вида человеческой деятельности (сакральную, хозяйственную и мировоззренческую), отец Павел показывал онтологическое первенство сакральной деятельности – религиозного культа как единства небесного и земного, умного и чувственного, духовного и телесного, Бога и человека.
В ряде работ 1920-х годов отец Павел развивал мысль о том, что культ человека (человекобожие), не ограниченного в деятельности и правах высшими, надчеловеческими духовными ценностями, неизбежно приводит в области культуры к разрушительному смешению добра и зла, в области искусства – к культу крайнего индивидуализма, в области науки – к культу оторванного от жизни знания, в области хозяйства – к культу хищничества, в области политики – к культу личности. Отец Павел отстаивал перед секуляризованным миром существенную необходимость Православной Церкви и духовную значимость православной культуры как лучшего выражения общечеловеческих ценностей.
В 1920-е годы, в самый разгул кампании по вскрытию мощей и изъятию и уничтожению икон, отец Павел написал работу «Иконостас», в которой показал духовную связь между святым и его мощами и иконой. В работах «Иконостас» (1919–1921) и «Обратная перспектива» (1919) отец Павел убедительно доказывал онтологическое превосходство иконы над светской живописью и ее общекультурную ценность. В ответ на массовые переименования городов, улиц и даже личных имен и фамилий, особенно связанных с историей России и Православной Церкви, целью чего было приведение народа к историческому и религиозному забвению, отец Павел написал работу «Имена» (1922–1925). В ней раскрывается духовный смысл наименования, как выявления сущности личности и предмета, как способа познания законов духовной реальности.

Отец Павел и Анна Михайловна Флоренские
в Сергиевом Посаде 1932 год

Сергиев Посад, 1932 год

* * *

Систематическая травля, которой отец Павел в течение пятнадцати лет (1918– 1933) подвергался за свою культурную и научную деятельность, может быть понята и оценена только в связи с тем, что эта деятельность в лагере воинствующего безбожия справедливо оценивалась как продолжение служения Церкви. Уже 18 декабря 1919 года наркомат юстиции поручил Cергиевскому политбюро установить «тщательное наблюдение» за Флоренским. В январе 1920 года Комиссия по охране Лавры, ученым секретарем которой он являлся, была расформирована, а ее деятельность представлена как контрреволюционная попытка создания «Православного Ватикана».
Следующим поводом для «критики» явилось преподавание во Вхутемасе: Флоренский обвинялся в создании «мистической и идеалистической коалиции» с В. А. Фаворским.
Наиболее жестокой и антинаучной травле отец Павел был подвергнут за истолкование им теории относительности в книге «Мнимости в геометрии» (М., 1922) . В этой знаменитой книге отец Павел, исходя из специальной теории относительности и положений римановой геометрии, выводит возможность конечной вселенной. Хотя с точки зрения чистой математики этот вывод был «некорректен», труд отца Павла находился в русле новейших достижений науки того времени. Религиозно-философское значение этого вывода состояло в том, что Земля рассматривается не как случайная пылинка, а как центр вселенной, а человек – как средоточие творения.

Священник Павел Флоренский
Окрестности Сергиева Посада, 1932 год

Семья Флоренских
1932 год

Наконец, даже организаторская и научная деятельность П. А. Флоренского в ВЭИ была оценена статьями с характерными заголовками «Плоды махрового оппортунизма» (Н. Лопырев, Б. Иоффе // Генератор, 1931. № 4), «Против новейших откровений буржуазного мракобесия» (Э. Кольман // Большевик, 1933, № 12).
Совершенно очевидно, что судьба отца Павла была предопределена его верой во Христа и саном священника Православной Церкви, религиозно-философским мировоззрением и тем вызывающим положением «апологета», которое он занимал в обществе.
Первый арест отца Павла был произведен 21 мая 1928 года в связи с так называемым Сергиевопосадским делом. 8 июня 1928 года Особое совещание при Коллегии ОГПУ постановило: «Флоренского Павла Александровича из-под стражи освободить, лишив права проживания в Москве, Ленинграде, Харькове, Киеве, Одессе, Ростове-на-Дону, означ[енных] губерниях и округах с прикреплением к определенному местожительству сроком на три года, считая срок с 22/5-28 года» . Это называлось «высылка минус шесть». 22 июня Особое совещание внесло изменение в свое решение: было исключено прикрепление П. А. Флоренского к «определенному месту жительства» .
Столь «легкое» наказание объяснялось тем, что во время допросов за подследственных ходатайствовала Е. П. Пешкова и достигла успеха. 14 июля 1928 года П. А. Флоренский отбыл в Нижний Новгород, но уже 31 августа, также благодаря ходатайству Е. П. Пешковой, Особое совещание при Коллегии ОГПУ пересмотрело дело № 60110 и постановило: «Флоренского П. А. досрочно от наказания освободить, разрешив свободное проживание по СССР».
16 сентября 1928 года отец Павел приехал в Москву. Вернуться в Сергиев Посад он тогда не мог, так как, несмотря на освобождение, у него в доме продолжались обыски. Обстановка в Москве в то время была такая, что он говорил Л. Жегину: «Был в ссылке, вернулся на каторгу» .
В ночь с 25 на 26 февраля 1933 года отец Павел был вновь арестован, когда находился на своей московской служебной квартире. Формально он был арестован как обвиняемый по делу № 2886 «О контрреволюционной национал-фашистской организации» («Партия возрождения России») .

* * *

26 июля 1933 года тройка при ПП ОГПУ МО постановила: «Флоренского П. А. заключить в исправ[ительный] труд[овой] лагерь, сроком на десять лет, считая срок с 25/II-33 года» . 15 августа того же года отец Павел был отправлен по этапу в восточно-сибирский лагерь «Свободный» . С 1 декабря он был приписан к научно-исследовательскому отделу управления БАМЛАГа.
Г. И. Китаенко в конце января 1934 года попал на центральный распределительный пункт БАМЛАГа в городе Свободном. «Прибыв в лагерь, – вспоминал он, – я утром вышел из палатки, в которую нас водворили при пятидесятиградусном морозе, и направился к кухне за порцией баланды. Кухня представляла собой котел на колесах под открытым небом, перед которым стояла очередь, человек восемь-десять. Я встал в очередь за каким-то человеком в ватнике, валенках, шапке-ушанке. Вдруг этот человек обернулся и, радостно вскрикнув: “Георгий Иванович! И Вы здесь!” – бросился ко мне. Это был Павел Александрович. Получив свои порции баланды, мы перебросились несколькими словами (страшный мороз не дозволял долго говорить) и расстались. Павла Александровича за время моего краткого пребывания в Свободном я не видел больше, но представление об условиях его быта может дать эпизод, происшедший со мной. Всех прибывших ночью с этапом заключенных отправили в баню, затем вернули в палатку. Я лег на нары ногами к печке-буржуйке, одетый в тулуп, переданный мне моей сестрой при последнем свидании в Москве. Проснувшись утром, я не мог встать – примерз к нарам. Павел Александрович жил в одной из соседних таких же палаток и, следовательно, находился в таких же или близких к этим условиях».
Вскоре, 10 февраля 1934 года, отец Павел был переведен на Сковородинскую опытную мерзлотную станцию. Его исследования здесь заложили основы новой научной дисциплины – мерзлотоведения .

Отец Павел Флоренский
Сергиев Посад, 1932 год

опытной мерзлотной станции
1934 год

В конце июля и начале августа 1934 года благодаря помощи Е. П. Пешковой в лагерь смогли приехать жена и младшие дети – Ольга, Михаил, Мария. Семья приехала не только для свидания. Духовные дочери отца Павла К. А. Родзянко и Т. А. Шауфус, бывшие сестры милосердия Красного Креста, поручили узнать у него, уезжать ли им за границу или оставаться в Советском Союзе. К тому времени они уже трижды арестовывались, в 1930– 1933 годах были высланы в Восточную Сибирь. Отец Павел благословил их отъезд, и летом 1935 года с помощью Е. П. Пешковой они выехали в Чехию.
Тогда же супруга отца Павла обсуждала с ним предложение чешского правительства договориться с правительством СССР о его освобождении из лагеря и выезде со всей семьей в Чехию. Однако для начала официальных переговоров необходим был положительный ответ самого отца Павла. Он ответил решительным отказом, просил прекратить все хлопоты и, сославшись на Апостола Павла, сказал, что надо быть довольным тем, что есть (Флп. 4, 11). Несмотря на отрицательный ответ отца Павла, Т. А. Шауфус, выехав в Чехию и работая в 1935–1938 годах секретарем президента Чехии Й. Масарика, осенью 1936 года вновь подняла этот вопрос через Е. П. Пешкову. На своей записке в НКВД Е. П. Пешкова записала: «...Была просьба Масарика, переданная мне чешским послом Славеком, о замене Флоренскому, как крупному ученому, лагеря высылкой за границу в Чехию, где он предоставит ему возможность научной работы. После моих переговоров с женой Флоренского, которая заявила, что за границу уехать ее муж не захочет, я просила лишь о освобождении Флоренского “здесь”» .
Возможно, это был единственный в истории ГУЛАГа случай отказа заключенного освободиться, воссоединиться с семьей и жить в почете в благополучной стране – и он принадлежал священнику Русской Православной Церкви.

17 августа 1934 года, во время пребывания семьи в Сковородино, отец Павел был помещен в изолятор лагеря «Свободный», а 1 сентября отправлен со спецконвоем в Соловецкий лагерь. Сам он так описал этот перевод в письме из Кеми 13 октября 1934 года: «С 1-го по 12-е ехал со спецконвоем на Медвежью гору, с 12 сентября по 12 октября сидел в изоляторе на Медвежьей горе, а 13-го приехал в Кемь, где нахожусь сейчас. По приезде был ограблен в лагере при вооруженном нападении и сидел под тремя топорами, но, как видишь, спасся, хотя лишился вещей и денег; впрочем, часть вещей найдена, все это время голодал и холодал. Вообще было гораздо тяжелее и хуже, чем мог себе представить, уезжая со станции Сковородинской. Должен был ехать в Соловки, что было бы неплохо, но задержан в Кеми и занимаюсь надписыванием и заполнением учетных карточек. Все складывается безнадежно тяжело, но не стоит писать . Никаких общих причин к моему переводу не было, и сейчас довольно многих переводят на Север» .
15 ноября 1934 года отец Павел был направлен в Соловецкий лагерь. Этот перевод был не так случаен, как ему казалось. С 4 декабря 1933 года Соловецкий лагерь был преобразован в специальное Соловецкое лагерное отделение Беломорско-Балтийского лагеря для содержания «контингентов... по особой инструкции» . За отцом Павлом была установлена постоянная слежка, и донесения о его разговорах посылались в Москву (эти донесения были подшиты к следственному делу 1933 года.).

Отец Павел Флоренский на Сковородинской
опытной мерзлотной станции
1934 год
Рисунок художника Пакшина
Соловецкий лагерь 1935 год

Отца Павла направили работать на лагерный завод йодной промышленности. В эти последние годы жизни он разрабатывал основы водорослеведения. Сначала отец Павел жил в общих бараках «кремля» (так называли монастырь), в 1935 году его перевели в Филиппову пустынь, которая находилась в полутора километрах от монастыря. Здесь, на месте пустынных подвигов своего покровителя святителя Филиппа, отец Павел проходил последние этапы очищения души перед тем, как предстать перед Господом.

Рисунок художника Д. И. Иванова
Соловецкий лагерь 1935 год
Рисунок неизвестного художника
Соловецкий лагерь 1935 год

Встреча отца Павла со знаменитым авиаконструктором П. А. Ивенсеном, которому было тогда двадцать восемь лет, относится, вероятно, к 1936 году. «На Соловках Ивенсен обращается к теме транспорта на воздушной подушке. Нельзя ли сделать такой вагон, чтобы опоры его не касались в движении пути, а скользили над ним, подпертые давлением воздуха? В теории все сходилось, но нужно поставить опыт, а для этого необходим компрессор. Кто-то рекомендует обратиться за помощью к “химикам” йодового завода – Флоренскому и Литвинову. На заводе перерабатывали морские водоросли для получения йода и агар-агара.
“Я тогда о Павле Александровиче Флоренском ничего не знал, – рассказывает Павел Альбертович. – На вид это был глубокий старик, который с трудом ходил. Глядя на меня сквозь очки в узкой оправе, он доброжелательно и внимательно все выслушал и сказал, что дело я затеял стоящее и что обязательно поможет мне... И действительно помог. Разыскал компрессор, который нам и предоставили для эксперимента. Эксперимент подтвердил мои предположения, но работа была вскоре прервана”» .
А. Г. Фаворский, который в 1936–1939 годах находился в заключении на Соловках, вспоминал в двух письмах в 1989 году: «Жили мы вместе с Флоренским не более полутора месяцев, до того дня, когда меня ночью, в ноябре 1937 года, под конвоем отвели на Секирную гору, самое страшное место на Соловках, где находился карцер для штрафников, где применяли пытки и убивали. Флоренский как-то предлагал мне позаниматься со мною, дать мне какие-то познания. Я как-то растерялся, был озадачен его вопросом. Мне, простому молодому рабочему, предлагает свои добрые услуги такой умнейший человек. Я поблагодарил его как мог... Флоренский на Соловках был самый уважаемый человек – гениальный, безропотный, мужественный, философ, математик и богослов. Мое впечатление о Флоренском, да это и всех заключенных мнение, бывших с ним – высокая нравственность и духовность, доброжелательное отношение к людям, богатство души. Все то, что облагораживает человека».
Вероятно, к этим же, последним дням относятся и воспоминания В. Павловской: «Брат Валентины Павловны, инженер-электрик по специальности, оказался в концлагере вместе с отцом Павлом Флоренским. В письмах, присылаемых сестре, он писал, что у него два отца: Павел – родной отец и Павел – духовный. Сам Владимир Павлович Павловский до лагеря был равнодушен к вопросам религии и скорее был атеистом, чем верующим. Духовный переворот произошел в лагере под влиянием отца Павла Флоренского, который многих людей там обратил на путь истинный.
Первое знакомство произошло в камере, куда В. П. Павловский прибыл после долгой дороги, усталый и истощенный. Ему отец Павел Флоренский предложил поесть, так как у него всегда были про запас сухарики и кусочки хлеба, которые им отдавались в помощь ближнему. П. А. Флоренский работал санитаром в больнице. Многих он поддерживал морально и воспитывал духовно. Его все уважали, в том числе и уголовные. Нередко, когда последние не хотели подчиняться распоряжениям начальства, П. Флоренскому удавалось их уговорить, и все обходилось благополучно. [Умер отец Павел Флоренский от истощения. Когда его выносили из больницы, чтобы похоронить, то все, бывшие на дворе, в том числе уголовные, пали на колени и сняли шапки]» .
В письмах семье из Соловецкого лагеря отец Павел упоминал об общении с «одним удмуртом». Как выяснилось ныне, это был Кузебай Герд (1898–1937), классик удмуртской литературы. Под влиянием отца Павла он в Соловецком лагере обратился к Богу, о чем писал своей жене: «Надя! Я никогда не верил в Бога, но тут поверил» (из письма внука, Н. И. Герда, от 4 февраля 1989 года).

* * *

Летом 1937 года началась реорганизация Соловецкого лагеря в Соловецкую тюрьму особого назначения. Отец Павел был вновь переведен в общие бараки, находившиеся на территории монастыря («кремль»). «В общем, все ушло (всё и все), – писал он в одном из последних писем от 3–4 июня 1937 года. – Последние дни назначен сторожить по ночам произведенную нами продукцию. Тут можно было бы заниматься (сейчас пишу письма, например), но отчаянный холод в мертвом заводе, пустые стены и бушующий ветер, врывающийся в разбитые стекла окон, не располагает к занятиям, и ты видишь по почерку, даже письмо писать окоченевшими руками не удается. Зато тем более думаю о вас, впрочем, беспокоюсь... Вот уже 6 часов утра. На ручей идет снег, и бешеный ветер закручивает снежные вихри. По пустым помещениям хлопают разбитые форточки, завывает от вторжения ветра. Доносятся тревожные крики чаек. И всем существом ощущаю ничтожество человека, его дел, его усилий» .
Для Соловецкой тюрьмы 16 августа 1937 года был утвержден план на расстрел 1200 заключенных . Согласно этому плану были заведены дела на 1116 заключенных, расстрелянных 1–4 ноября 1937 года в Сандермохе. Затем было получено разрешение на увеличение плановой цифры.
Тюремная «Справка № 190 на Флоренского П. А.» была составлена начальником Соловецкой тюрьмы ГУГБ старшим майором госбезопасности Апетером и его помощником капитаном Раевским к протоколу Особой тройки УНКВД Ленинградской области №199 . После общих анкетных данных и сведений об осуждении в 1933 году приводится собственно обвинение: «В лагере ведет к[онтр]-р[еволюционную] деятельность, восхваляя врага народа Троцкого». На основании обвинения тюремной «справки № 190» П. А. Флоренский был включен в «групповое» дело № 1042 14/37 года оперчасти Соловецкой тюрьмы «на 12 человек заключенных, осужденных ранее за к[онтр]-р[еволю- ционную] троцкистскую деятельность».
25 ноября 1937 года Особая тройка УНКВД Ленинградской области в составе Л. Заковского, В. Гарина и Б. Позерна, рассмотрев дело №1042 14/37 года, постановила: «Флоренского Павла Александровича расстрелять». Заседания Особой тройки происходили в Ленинграде, а отец Павел в это время находился в Соловецком лагере .
2–3 декабря 1937 года в Соловецкой тюрьме был сформирован этап из 509 осужденных на расстрел, П. А. Флоренский числился под номером 368. 3 декабря этап был переправлен по Белому морю в пересыльную тюрьму Кеми и затем отправлен спецпоездом в Ленинград для размещения в тюрьме госбезопасности НКВД Ленинградской области, так называемом «Большом доме». 7 декабря вышло предписание «прибывших из Соловецкой тюрьмы ГУГБ НКВД СССР – расстрелять». 8 декабря 1937 года приговор был приведен в исполнение. Акт о расстреле был подписан комендантом УНКВД Ленинградской области старшим лейтенантом госбезопасности А. Р. Поликарповым . Предполагаемое место захоронения – Левашовская пустошь, где была похоронена основная часть расстрелянных в 1937–1938 годах.
В «Завещании» своим детям, которое отец Павел составлял в 1917–1923 годах «на случай смерти», он писал:
«1. Прошу вас, мои милые, когда будете хоронить меня – приобщиться Святых Христовых Таин, в этот самый день, а если уж будет никак нельзя, то в ближайшие дни. И вообще прошу приобщаться вскоре после смерти моей чаще. Игумен Андроник (Трубачев). За время лагерной жизни отец Павел постоянно писал семье (сохранилось 150 писем). По цензурным соображениям, а также чтобы не травмировать семью и сохранять бодрое мировосприятие, отец Павел ничего не пишет об ужасах лагерной жизни. Обо всем, что касается Церкви, отец Павел пишет иносказательно: Высшая Воля (вместо Бог), Воплощение (вместо Воплощение Христово), постоянно думаю о вас (вместо молюсь), «я принимал удары за вас, так хотел и так просил Высшую Волю» (вместо принес себя в жертву, молился Богу), «сижу и думаю, что вы сегодня, вероятно, собрались все вместе» (вместо «сегодня Пасха и я молитвенно с вами»), «пишу 20-го и, следоват., вспоминаю Посад» (вместо: сегодня день Святой Троицы) и т. д. Причины иносказательности – в особой слежке за отцом Павлом и в его нежелании открывать свой внутренний мир чужим глазам. Письма представляют собой смиренное самосвидетельство исповеднического пути и уникальный источник по православной педагогике.
Священник Павел Флоренский. Сочинения в четырех томах. Т. 4. М., 1998. С. 705–706.
Там же. С. 777.
Ленинградский мартиролог (1937–1938). Т. 4. СПб., 1999. Ил. № 141.
П. А. Флоренский. Арест и гибель. Уфа, 1997. С. 135–136. Уже подготавливая повестку протокола № 199, В. Н. Гарин наложил на «Справке № 190 Флоренского П. А.» резолюцию: «ВМН. В. Гарин. 23/XI».
П. А. Флоренский. Арест и гибель. Уфа, 1997. С. 138. Архив УФСБ РФ по г. Москве и Московской области, № 212737. Л. 694.
Священник Павел Флоренский. Детям моим... С. 440.

Игумен Андроник (Трубачев)

Года возле местечка Евлах (сейчас это территория нынешнего Азербайджана). Отец – русский, инженер путей сообщения. Мать – из древнего армянского рода, поселившегося в Грузии. Крестили мальчика по настоянию отца в православной церкви в Тифлисе , имя дали в честь апостола Павла . Семья, где, кроме старшего Павла, было еще шесть детей, жила замкнуто. О религии не говорили, в церковь детей не водили. Гимназию Павел окончил с золотой медалью. «Но все, что приобрел я в интеллектуальном отношении, – признавался он много позднее, – получено не от школы, а скорее вопреки ей. Главным образом, я учился у природы».

В 17 лет Павел Флоренский пережил глубокий душевный кризис, когда вдруг ясно осознал ограниченность физического знания и понял, что без веры в Бога познание Истины невозможно. В году Флоренский блестяще оканчивает физико-математический факультет Московского университета.

Тогда же он знакомится с епископом Антонием (Флоренсовым) , живущим на покое в Донском монастыре , и просит у него благословения на принятие монашества. Но опытный старец советует молодому ученому не торопиться, а поступить Московскую Духовную Академию для продолжения духовного образования и испытания себя. Флоренский переезжает в Сергиев Посад и на многие годы связывает свою жизнь с Троице-Сергиевой Лаврой . Он оканчивает Академию , затем в ней преподает. Пишет книги по философии культа и культуры. Здесь у него появляется семья, рождаются дети, здесь он становится священником ().

В первые годы после революции работает в комиссии по охране памятников искусства и старины Троице-Сергиевой Лавры . Незадолго перед закрытием Лавры и изъятием мощей преподобного Сергия , по благословлению патриарха Тихона , вместе с графом Юрием Александровичем Олсуфьевым , тайно скрыл честную главу святого.

После закрытия Лавры Флоренского как крупного ученого приглашают на работу в ВСНХ и в Главэлектро. Здесь он делает ряд крупных научных открытий, разрабатывает теорию и практику применения полупроводников, создает особый вид пластмассы – карболит – которую стали называть «пластмассой Флоренского». На службу в советские учреждения, не боясь недовольства властей, отец Павел ходит в священническом подряснике.

О. Павла приговорили к 10 годам лагерей и сослали на Дальний Восток.

Одна из духовных его дочерей, Т. А. Шауфус, ставшая секретарем президента Чехословакии Томаша Масарика и умершая в 1986 году в Америке, обратилась через президента Чехии с просьбой выезда отца Павла из СССР. Разрешение на выезд было получено, при этом позволено было эмигрировать со всей семьей, но отец Павел отказался, и отказался дважды. На первое предложение он отозвался, ссылаясь на слова апостола Павла, что надо довольствоваться тем, что есть (Флп. 4:11). А во второй раз он просто попросил прекратить какие-либо хлопоты, касающиеся выезда.

Сначала Флоренский попадает в научно-исследовательский отдел Бамлага , где изучает проблему строительства в условиях вечной мерзлоты (Через много лет, когда его уже давно не будет в живых, по его методу построят Норильск и Сургут). В году отца Павла переводят на Соловки . Здесь он делает более десятка научных открытий, занимается добычей агар-агара и йода из морских водорослей. «Умный йод» Павла Флоренского, который сегодня можно купить в любой аптеке, родом из Соловецкого лагеря особого назначения .

Расстреляли Павла Флоренского 8 декабря года. За полгода до этого он писал своей жене: "Жизненная задача – не в том, чтобы прожить без тревог, а в том, чтобы прожить достойно и не быть пустым местом и балластом своей страны…"

В году он был реабилитирован за неимением состава преступления.

В завещании своим детям отец Павел писал: "Старайтесь записывать все, что можете, о прошлом рода, семьи, дома, обстановки вещей, книг и т.д. Старайтесь собирать портреты, автографы, письма, сочинения печатные и рукописные всех тех, кто имел отношение к семье. Пусть вся история рода будет закреплена в вашем доме и пусть все около вас будет напитано воспоминаниями" . Уже много лет внук отца Павла игумен Андроник (Трубачев) любовно и тщательно собирает документы, архивные материалы, свидетельства очевидцев о Павле Флоренском, публикует его работы. А десять лет назад он создал в Москве музей своего деда священника Павла Флоренского.

На вопрос, почему отец Павел Флоренский не канонизирован Церковью, игумен Андроник (Трубачёв) отвечал так:

"В настоящее время позиция Комиссии по канонизации, которая поддерживается Священным Синодом, заключается в том, что человек, который признал себя виновным в несуществующих преступлениях, является лжесвидетелем. То есть, то, что он признал себя главой несуществующей политической партии, и является его лжесвидетельством против самого себя. С этой позицией не согласно огромное количество людей. Люди, прошедшие через лагеря и пытки, говорят, что это неправильно, что акты следователей и следственные дела не могут быть решающим аргументом в деле канонизации. Кроме того, отказ Флоренского выйти из лагеря - это пример христианского подвига.

Значение канонизации отца Павла было бы очень велико: священник, философ и учёный стал мучеником. Конечно, на Небесах пред Богом святые святы без канонизации. Но если говорить с точки зрения педагогики, то мы канонизуем тех людей, которые подают пример для нашей жизни и творчества. Много ли у нас святых, когда мы можем рассказать и об их семьях? Среди канонизированных основная масса - это монахи. Пример отца Павла важен тем, что убеждает: наука и религия, знание и вера не взаимоисключают, а дополняют друг друга"

Дополните информацию о персоне

Биография

Родился 22 января 1882 в семье железнодорожного инженера в с. Евлах (Елизаветпольская губерния, Российская империя, ныне - Азербайджан).

В 1900 с золотой медалью окончил 2-ю Тифлисскую гимназию. В 1904 с дипломом 1-й степени - физико-математический факультет Московского Университета.

1904-1908 - 1-й магистрант LXIII курса, оставлен профессорским стипендиантом.

С 1908 исполнял должность доцента МДА по кафедре Истории философии.

В конце апреля 1911 рукоположен во священника к Благовещенской церкви села Благовещения в 2,5 км к северо-западу от Троице-Сергиевой Лавры.

С 28.05.1912 по 03.05.1917 был редактором журнала «Богословский Вестник».

В 1914 был удостоен степени магистра богословия за работу «О духовной истине. Опыт православной Феодицеи» (М., 1912).

П.А. Флоренский - экстраординарный (1914) профессор по кафедре Истории философии.

В 1918-1921 ученый секретарь Комиссии по охране памятников Троице-Сергиевой Лавры и одновременно (с 1919) преподаватель в Сергиевском институте народного образования.

С 1921 проживал в основном в Москве, профессор ВХУТЕМАСа и сотрудник ряда институтов в области электротехники, с 1927 работал в редакции «Технической энциклопедии».

Арестован 21.05.1928, приговорен 08.06.1928 к высылке на 3 года из Московской губ.

Выехал в Нижний Новгород, но в 09.1928 возвращен по ходатайству через Е. Пешкову.

Продолжил работу в Электротехническом институте.

Вновь арестован 26.03.1933 и приговорен к 10 годам лагерей.

В 1934 отправлен в Соловецкий лагерь.

25 ноября 1937 года особой тройкой НКВД Ленинградской области он был приговорён к высшей мере наказания.

Перевезен с Соловков в Ленинград, расстрелян и похоронен 08.12.1937 на Левашовской пустыни.

Сочинения

• Философия культа // Богословские труды. Вып. 17. М., 1977. С. 143-147
• Имена // Опыты. Литературно-философский ежегодник. М., 1990. С. 351-412
• Значение пространственности // Статьи и исследования по истории и философии искусства и археологии. М., Мысль, 2000
• Анализ пространственнности <и времени> в художественно-изобразительных произведениях (рукопись книги, написанной в 1924-1925 гг. после чтения лекций во ВХУТЕМАС"е) // Флоренский П.А., священник. Статьи и исследования по истории и философии искусства и археологии. М.: Мысль, 2000. С.79–421
• Небесные знамения: (Размышления о символике цветов) // Флоренский П.А. Иконостас. Избранные труды по искусству. СПб., 1993. С.309-316
• Обратная перспектива // Флоренский П.А., священник. Соч в 4-х тт. Т.3(1). М.:, 1999. С.46-98
• Предполагаемое государственное устройство в будущем: сборник архивных материалов и статей. М., 2009. ISBN: 978-5-9584-0225-0
• Смысл идеализма, Сергиев Посад (1914)
• У водоразделов мысли // Символ, № 28,188-189 (1992)
• К почести высшего знания. (Черты характера архим. Серапиона Машкина) // Вопросы религии. М., 1906. Вып. 1
• Данные и жизнеописание архим. Серапиона (Машкина) // Богословский вестник. Сергиев Посад, фев.-март. 1917
• Флоренский П.А. Иконостас. М.: "Искусство", 1994. 256 с.
• Флоренский П.А. Избранные труды по искусству. М.: Изобразительное искусство, 1996. 286 с. Библиография в примечаниях.
• Наука как символическое описание
• Рекомендательная библиография для дочери Ольги

Павел Васильевич Флоренский. Дела Павла Флоренского-XXI век (разбирая архивы)

• 1892 - 1896 годы. Первые письма П.А.Флоренского
• 1897 год. Письма родственников П.А.Флоренского
• 1898 год. Письма родственников П.А.Флоренского
• 1899 год. Переписка П.А.Флоренского с родственниками
• 1899 год. 20 октября. Письмо Александра Ивановича (отца) к Павлу Флоренскому
• 1900 год. Первый семестр первого курса университета.
• 1901 год. Письма Александра Ивановича Флоренского Павлу Александровичу Флоренскому.
• 19 марта 1901 года Заявление Его Превосходительству г-ну Ректору Московского Императорского Университета
• 1902 год. Переписка Павла Флоренского
• 1904 год. Письма Павла Александровича Флоренского семье

Разное

• Отец Александр Иванович Флоренский - русский; мать - армянка Ольга (Саломия) Павловна Сапарова (Сапарьян), из древнего армянского рода.
• Жизнь Павла Флоренского - великий духовный подвиг человека, познавшего Истину в самых нечеловеческих условиях.
• В Италии нашего соотечественника называют "русским Леонардо", в Германии - "русским Гете", сравнивают то с Аристотелем, то с Паскалем...

О происхождении о. Павла Флоренского

Павел Флоренский был не только признателен праотцам за дарованную ему жизнь, но считал своим долгом внушить потомкам такое же отношение к собственным корням. Он постоянно собирал и систематизировал все, что удавалось отыскать...

• "Сапаровы - выходцы из Карабаха. В 16-м веке там случилась чума, и они переселились в селение Болнис Тифлисской губернии со своими крестьянами, спрятав сокровища, имущество и бумаги в пещере над рекою Инчей... Тогда их фамилия была еще и Мелик-Бегляровы. Когда чума кончилась, почти все Мелик-Бегляровы вернулись в Карабах. От прозвищ оставшихся в Грузии трех братьев произошли фамилии, родственные между собой - Сатаровы, Пановы и Шавердовы."

• "Мать моя, Ольга Павловна Сапарова, была при крещении названа Саломией (Саломэ - по-армянски). Она армяно-грегорианского вероисповедания. Отец ее, Павел Герасимович Сапаров... погребен на Ходживанском кладбище, недалеко от церкви... И в Сигнахе, и в Тифлисе у него были дома. Вообще, он был человек очень богатый, имел, между прочим, шелковую фабрику... Был законодателем мод. Братья его женились на француженках. Но дед был слишком беспечен. Кажется, его обокрал приказчик..."

• "У деда была старшая сестра Татела, оставшаяся не замужем. Она жила в Сигнахе и Тифлисе, нередко в семье племянника, Аркадия (Аршака)... была известна больше не под своим именем, а под прозвищем Мамида, что по-грузински значит - "тетка"."

• "Брат мамы, Герасим Сапаров, жил в Монпелье, в армянской колонии. Там его хорошо знала семья Минасьянцев."

• "Главное родословие Мелик-Бегляровых записано в Толышинском евангелии 9-го века, на первых листах. Евангелие это хранилось в родовой церкви... на горе Хрек, где до сих пор стоят развалины их замка, но было выкрадено одним крестьянским семейством, которое, распродавая его по листам богомольцам, тем и живет"...

Изображения

Библиография

• Армяне-народ созидатель чужих цивилизаций: 1000 известных армян в мировой истории/С.Ширинян.-Ер.: Авт. изд., 2014, стр.281, ISBN 978-9939-0-1120-2
• Волков Б. Потаённый Флоренский, или Благородное мерцание гения // Учительская газета. 1992. № 3. 31 января. С. 10
• Кедров К. Бессмертие по Флоренскому./ В книгах: «Параллельные миры». - М., АиФпринт, 2002; «Метакод» - М.,АиФпринт, 2005
• Павел Флоренский. Письма из Соловков. Публикация М. и А. Трубачевых, П. Флоренского, А. Санчеса // Наше наследие. 1988. IV
• Иванов В.В. О лингвистических исследованиях П.А.Флоренского // Вопросы языкознания. 1988. № 6

Павел Александрович Флоренский

Итак, Павел Флоренский. Подробно, в деталях, рассказать о литературной, научной и философской работе такого человека едва ли возможно и за десять встреч, а тем более - за одну. Но задача моя будет проста. Как и в предыдущие разы, я хотел бы, чтобы вы почувствовали, увидели образ этого человека, стиль его мышления, могли бы окинуть взором его творческий и жизненный путь.

Это фигура особая, особая - по своей судьбе. Потому что большинство из русских религиозных мыслителей, о которых мы с вами говорили, было изгнано или добровольно покинуло отечество, и судьба их была связана с русской эмиграцией. Флоренский был один из немногих, кто остался здесь. Более того, Флоренский - это человек, которого никак нельзя однозначно охарактеризовать. Инженер? - да, тридцать патентов на изобретения в советское время. Философ? - да, один из ярчайших интерпретаторов платонизма, один из ярчайших русских платоников. Поэт? - да, может быть, не крупный, но все-таки создавший стихотворения и выпустивший книгу стихов, друг Андрея Белого, росший в атмосфере символистов. Математик? - да, ученик знаменитого профессора Бугаева (отца Андрея Белого), создавший очень интересные концепции в этой области, человек, который одновременно со знаменитым теперь петроградским ученым Александром Фридманом, параллельно с ним, независимо пришел к идее искривленного пространства. Фридман - отец теории расширяющейся Вселенной, которую он построил на основании уравнений Эйнштейна. И Флоренский очень близко подошел к этой теории точно в то же время в 1922 году, работая совершенно в другой части страны.

Мысль Флоренского простиралась на историю искусства, что было, можно сказать, его второй профессией (или третьей, или десятой). Флоренский был утонченным богословом. Эрудитом. Протоиерей Василий Зеньковский, автор монументальной "Истории русской философии", говорит о его давящей учености. Люди, которые знали Флоренского, рассказывали мне, что можно было получить от него обстоятельный ответ практически на любой вопрос в самых различных областях гуманитарных и технических наук.

Флоренский - историк, хотя историческая тема мало присутствует в его произведениях, но он историк-археолог, он автор многочисленных небольших монографий, статей по исследованию древнерусского, средневекового творчества, иконописи, мелкой пластики. Работает неутомимо. Человек, которого уважал и ценил Вернадский. Они шли в одном русле научных исследований.

К сожалению, не все еще опубликовано из произведений Флоренского. Но сегодня можно сказать, что эта фигура, хотя и вызывавшая и вызывающая сегодня споры, безусловно, огромного масштаба. А споры вызывали все - и Пушкин, и Леонардо да Винчи... Тот, о ком не спорят, никому не интересен.

Флоренский связан с Московским университетом, с планами и с институтами по электрификации страны, Флоренский - преподаватель Московской духовной академии, профессор истории философии; одновременно он редактор журнала "Богословский вестник". Многосторонность его интересов возникла еще в детстве. И его называли русский Леонардо да Винчи. Но когда мы говорим "Леонардо да Винчи", нам представляется величественный старец, как бы взирающий с высоты своих лет на человечество. Флоренский умер молодым. Он исчез. Арестованный в 1933 году, он исчез, и родные (жена и дети) не знали, где он и что с ним, очень долго не знали, поскольку в 1937 году его лишили права переписки. И я помню, когда мы с матерью шли по Загорску во время войны, она здоровается с женой Флоренского и говорит: "Вот эта женщина несет огромный крест". И объяснила мне, что она не знает, что с ее мужем (отец мой в это время тоже только что освободился из заключения, и я, хотя и был достаточно юн, понимал, что это значит). А на самом деле Флоренского в это время уже не было в живых. При Хрущеве в 1958 году его жена подала на реабилитацию и получила справку, что он умер в 1943 году то есть тогда, когда кончился его 10-летний срок (в 1933 ему дали 10 лет, как великому преступнику - такой срок дают за крупное преступление - 10 лет заключения). Да, когда мы с матерью говорили о его судьбе, его уже не было в живых. Вот свидетельство о смерти, полученное уже сейчас, в ноябре прошлого года.

"Свидетельство о смерти (стандартное)... Гражданин Флоренский Павел Александрович... умер 8 декабря 37-го года... Возраст - 55 лет (неверно - 56)... Причина смерти - расстрел... Место смерти - ... Лениградская область".

Человек, который за несколько месяцев до этих событий, находясь в адских каторжных условиях, продолжал активную научную работу; человек, который жил глубоко духовной, умственной жизнью, который свои богатые знания передавал детям (до 1937 года разрешалось писать, и даже были моменты, когда семья могла к нему приехать), таким человеком может гордиться любая цивилизация. Он стоит на одном уровне с Паскалем, с Тейяром де Шарденом, с многими учеными, мыслителями всех времен и народов. И он был расстрелян как последний преступник - будучи абсолютно невинным!

Среди русских философов Флоренский был наиболее аполитичен. Весь ушедший в мир своих мыслей, погруженный в работу, он всегда стоял несколько в стороне от общественной жизни. Он был невинен и был нужен стране - как инженер, как ученый, как бескорыстный работник. Но его предпочли расстрелять. Вместе с этим свидетельством комитет государственной безопасности передал родным копию акта "Приговор тройки ОНКВД по протоколу № 199 от 25 января 37-го года в отношении осужденного к в.м.н. (то есть высшей мере наказания) Флоренского Павла Александровича приведен в исполнение 8 декабря 37-го года, в чем и составлен настоящий акт". И подписи, как во всех канцеляриях. И фотография приложена - человека со следами избиения на лице, человека, который весь ушел вглубь, потому что его терзали и пытали. Вот такова наша эпоха.

Здесь перед вами репродукция известного теперь всей Москве полотна "Философы". Художник Нестеров писал ее у нас в Загорске, в саду отца Павла, когда они беседовали с Булгаковым. Они прогуливались по его саду, и Нестеров тогда написал эту картину А здесь - Флоренский в молодые годы, в период, когда решался вопрос о его дальнейшей судьбе, за два года до рукоположения в священники.

Итак, немного о его жизни. Он родился по новому стилю 22 января 1882 года. Родился на территории современного Азербайджана, близ местечка Евлах. Отец его происходил из духовного звания (Александр Иванович Флоренский). Он был инженером, образованным культурным человеком, но утратившим связи с Церковью, с религиозной жизнью. Мать, урожденная Сафарова, принадлежала к культурной армянской семье, обитавшей в Тбилиси (Тифлисе). Флоренский учился в тифлисской гимназии с двумя впоследствии выдающимися деятелями русского религиозного ренессанса - Ельчаниновьм и Эрном. Эрн умер в 1916 году от туберкулеза, а Ельчанинов уехал за рубеж, стал священником. Он несколько лет был священником в Париже, умер в 1934. Всему миру известна его книга "Записи" - это собрание небольших афоризмов, которое составили близкие после его смерти

Это была большая дружба. Тем не менее, по воспоминаниям Флоренского, которые у нас частично опубликованы в журнале "Литературная учеба", "Прометей" - мы видим, что он жил как бы на особом острове. Он больше воспринимал природу, чем людей. У него была особенная любовь к камням, растениям, краскам, в этом отношении он очень похож на Тейяра де Шардена, который тоже в детстве проявлял нежность к материи, я бы сказал влюбленность в материю. У Флоренского это было с детства. Быть может, даже мир людей был ему чужд и порой тягостен. Некто доктор Бохгольц, человек истово православный, начал было составлять с Флоренским словарь символов, и кто-то спросил у Бохгольца: "Что у Вас общего с этим человеком?" - "Мы оба не любим людей", - сказал Бохгольц. Ну, он, конечно, за себя говорил, едва ли можно было так сказать о Флоренском. Сегодня, читая его письма к близким, жене, детям, мы видим, какой огромный запас нежности, внимания, подлинной, удивительной какой-то любви скрывался в этом сердце. Но это было сердце не распахнутое, а наоборот, скорее закрытое, через которое не раз проходили болезненные трещины.

Не менее трех душевных глубоких кризисов потрясли жизнь Павла Александровича. Первый был благодетельным кризисом в период юношества, когда он, выросший в семье нерелигиозной, далекой от Церкви, однажды понял несостоятельность материалистического взгляда на мир и страстно стал искать выход из этого.

Другой кризис был тяжелый, как бы личный, когда он себя пытался выстроить. Такому человеку нести собственное бремя, бремя самого себя, было очень непросто. Один человек, знавший его, рассказывал мне, как Флоренский шутя говорил ему, что логически он способен доказать, и очень убедительно, вещи совершенно противоположные. Его интеллект был колоссальной машиной, но вместе с этим это не был только отвлеченный человек, это был человек глубоко страстный, теоретик. Бердяев вспоминает, как в монастыре у одного из старцев, куда его привезли благочестивые друзья, он видел молодого Флоренского: тот стоял в церкви и рыдал, плакал... Это была очень непростая жизнь.

И, наконец, когда ему было 42 года, был еще один кризис, если не считать кризиса перед самой революцией, который мало отмечен биографами. Это было перед революцией, в 1916 году, когда он написал книгу о Хомякове. Собственно, не о Хомякове, это было критическое исследование по поводу работы о Хомякове. И в нем он выдвинул целый ряд положений, которые вызвали резкую реакцию со стороны его ультраправославных друзей, в частности Новоселова (бывший толстовец, ставший православным, человек очень добрый и очень отзывчивый, но, конечно, не философского склада ума, очень высоко ценил Хомякова). Критика Хомякова вызвала у него такое смятение души, что он помчался в Сергиев Посад к Флоренскому и всю ночь его там... пилил, пока отец Павел не уронил голову и сказал: "Я больше не буду ничего писать о богословии". Чтобы такое признание вырвалось у такого человека, автора столь знаменитой книги как "Столп и утверждение истины", - это должно быть непросто. И в самом деле, после этого Флоренский больше не пишет на темы религиозно-философские. Последнее его как бы прощание с сугубо богословским миром - это его лекции по философии культа. Они были изданы лишь много-много лет спустя, посмертно, и, пожалуй, вызвали самую резкую критику.

Сложный и противоречивый человек был отец Павел. Он кончил Московский университет как блестящий математик, его оставляли при кафедре. Математика была для него своеобразной основой мироздания. В конце концов, в дальнейшем он пришел к мысли, что вся видимая природа в итоге может быть сведена к неким незримым опорным точкам. Вот почему он так любил Платона, ибо для Платона невидимое было источником видимого. Всю жизнь Павел Флоренский любил Платона, изучал Платона, толковал его. И надо сказать, что это не удивительно. Английский философ Уайтхед говорил, что вся мировая философия является лишь подстрочными примечаниями к Платону. Платоновская мысль раз и навсегда определила главные направления человеческого духа и человеческого мышления.

Немалое влияние на Флоренского в студенческие годы оказал Владимир Соловьев. Надо сказать, что оба они были платониками, обоих волновали проблема духовной основы бытия и тема таинственной Софии - Премудрости Божией. И, может быть, поэтому Флоренский старался оттолкнуться от Соловьева, он почти не ссылается на него, если ссылается - то критически. Между тем в истории мысли они стоят очень близко, ближе, чем подозревал сам Флоренский.

Но математика не стала его подругой на всю жизнь. Он оставляет научные занятия, переселяется в Сергиев Посад, поступает в Духовную академию. Андрей Белый, который знал его в эти годы, нежно и иронично говорит об этом юноше с длинными волосами, он говорит, что его называли "нос в кудряшках", потому что у Флоренского было смуглое лицо, доставшееся от армянской матери, гоголевский нос и длинные курчавые волосы. Он был небольшого роста, хрупкого сложения. Говорил тихо, особенно потом, когда поселился в монастыре, он невольно усвоил себе такой... монастырский стиль поведения. Когда в 1909 открыли памятник Гоголю (настоящий памятник Гоголю - не этого истукана, который сейчас стоит, а тот, который теперь во дворе), так вот, когда сняли материю, один человек воскликнул: "О, так это же Павлик!" Действительно, и эта согнутая фигура, и эти волосы, и этот нос - это все было удивительно похоже.

Сергей Иосифович Фудель, церковный писатель, умерший лет 15 назад, сын известного московского протоиерея Иосифа Фуделя (который был другом Константина Леонтьева) в юные годы сталкивался с Флоренским. Он описывал мне его внешность, жесты и говорил, что больше всего он походил на ожившую египетскую фреску. Можно было долго слушать его тихий разговор с отцом, рассказывал он; не всегда было понятно, о чем они говорили, но там мешалось все: и дамские моды, которые являются точным индикатором, определяющим стиль данной цивилизации; и какие-то оккультные опыты; и тайна красок икон; и какие-то тайные, глубинные значения слов - Флоренский на всю жизнь сохранил филологический и философский интерес к смыслу того или иного слова.

У него был друг Сергей Троицкий, к которому Флоренский в юности был очень привязан. Разлука с этим другом его ранила жестоко: Троицкий уехал в Тифлис и там через несколько лет трагически погиб. Ему и была посвящена главная из напечатанных (до сих пор) книг Флоренского, которая называется "Столп и утверждение истины".

Книга вышла в 1914 году, но имела большую предысторию. Когда он учился в Духовной академии, его интересовало все. Он погрузился в библиотеки, изучал древние манускрипты, символы. Андрей Белый вспоминает, как Валерий Брюсов внимательно слушал его разъяснения, когда он толковал ему какие-то эмблемы, монограммы. Флоренский очень любил генеалогии. Владимир Фаворский, известный художник (я думаю, вы все его знаете), впоследствии нарисовал для Флоренского экслибрис, который изображал рыцаря, пронзенною стрелой, в руках у него - свиток с генеалогией. Каждый может это понимать, как ему вздумается, но рыцарь всегда напоминает об аристократизме и внимательном отношении к предкам.

Флоренский хотел в своем творчестве быть только интерпретатором огромного наследия - литургического, литературного, философского, богословского. В "Столпе" он просто прячется за этим. Но это только лишь метод, особый метод - ну, скажем, назовем его "литературно-научным измерением". У него были свои мысли, свои подходы, и надо только уметь находить и прочитывать, что кроется за тем обилием материала, который он дает.

Очень влекло его ко всему таинственному. По некоторым сведениям, в молодости он занимался и спиритизмом, и всякого рода оккультными вещами; естественно, потом он от этого оттолкнулся. Одна из ранних его статей как раз и направлена была против оккультизма. И для него оставалось проблемой, как познать оккультные вещи, не прикоснувшись к ним на опыте. Это всегда было для него камнем преткновения и какого-то рода своеобразным соблазном.

В Сергиевом Посаде он становится преподавателем истории философии - по одной простой причине. Я полагаю, что его учителя не могли не заметить оригинальности его мысли и боялись, что, если он станет преподавать богословие, не внесет ли он слишком много своего. И потому он был (правда, очень корректно) оттеснен на историю философии.

Надо отметить, что миф о том, что выдающиеся иерархи того времени относились к его теории враждебно, мало обоснован. Прежде всего, ректор нашей академии епископ Федор - человек весьма ортодоксальный - высоко оценил главную работу Флоренского "Столп и утверждение истины" (эта работа стала его диссертацией). Она действительно наполнена массой спорных концепций, неожиданных выводов, нетривиальных подходов. Но епископ Федор показал здесь свою широту. Говорили, что знаменитый Антоний Храповицкий, митрополит, человек с очень острым языком, сказал, когда прочел "Столп", что это букет ересей или хлыстовский бред. Неизвестно, точно ли это, но по документам, по письмам известно, что впоследствии Антоний относился к Флоренскому с большим уважением, как и многие ученые, богословы, философы. Булгаков - так просто любил его горячо. Розанов Василий Васильевич, человек огромного таланта и ума, но совершенно неуправляемого пера, метавшийся от глубокого антихристианства к глубокой любви по отношению к Церкви, буквально уцепился за Флоренского (он жил в Загорске, и умер там от голода в 1919 году). Флоренский часто посещал его.

Но таковы были не все. Возглавлявший кафедру нравственного богословия профессор Михаил Михайлович Тареев (тоже довольно крупная фигура в русском религиозном возрождении) считал все направление, которое поддерживал молодой Флоренский, чистым бредом. И заметьте, какова была широта богословской мысли: под крышей одной академии два профессора заведовали кафедрами, рядом, не разделяя взглядов друг друга. Конечно, оба они были христианами, оба были православные, оба были талантливые. Но на дух не принимали друг друга! Флоренский принадлежал к миру романтики начала века, он был близок к Нестерову, к тому романтизированному образу православия, который тогда только стал возникать в сознании интеллигенции; он был ценителем и эстетом, любителем старины, любителем древней эмблематики, символов. Тареев считал все это гностицизмом, мусором в христианстве, признавал только Евангелие и главным образом - его нравственные основы. Для него "Столп" - это был один вздор. Между ними шла борьба. Крупная борьба. (Тареев был несколько старше, он умер в 1934.) Но эта борьба всегда была все-таки в рамках,- я бы сказал, джентльменства. Во всяком случае они продолжали до самой революции работать бок о бок, хотя это было очень трудно. Надо сказать, что вместе с революцией победил Тареев. Флоренский был снят с поста редактора журнала "Богословский вестник" и стал им Тареев, но журналу уже оставалось существовать недолго: все эти дискуссии были решены смертельным недугом, который овладел всей культурой.

Когда Флоренский учился и потом работал в академии, на него повлияли два духовные лица: Серапион Машкин, совсем почти никому неизвестный монах, философ, так сказать, доморощенный; и старец Исидор из Гефсиманского скита под Загорском. Оба они в скором времени скончались. Их мысли и дух каким-то образом отразились в книге "Столп и утверждение истины". Таково название книги, данное человеком, прошедшим через бурю сомнений. Эта буря в ней запечатлена. Подзаголовок - "Опыт православной теодиции" ("теодиция" - это старинное слово, придуманное Лейбницем в XVII веке - "богооправдание", то есть как совместить благого Бога и зло в мире). Если вы думаете, что это трактат, в котором последовательно и систематически излагается какая-то концепция, вы ошибаетесь. Здесь нет глав, а есть письма, обращенные к другу. И это намеренно. (Это, кстати, вызывало большое недовольство в академических кругах.) Флоренский при издании книги потребовал, чтобы она была напечатана особым шрифтом. В каждой главе были виньетки, взятые из латинского трактата XVIII века, виньетки с подписями, очень лаконичными и трогательными. Почти каждая глава открывалась лирическим вступлением. Ученейшая книга, научные комментарии которой занимают почти половину текста, с тысячами и тысячами выдержек из авторов древних и новых, написана как лирический дневник! Что это, каприз? Нет, не каприз, это то, что в скором времени в Европе назовут экзистенциальной философией. Это не философия теории, а философия человека - живого человека.

Это очень личная книга. Книга, написанная от лица автора, как заметки. Мы находим тут выдержки из произведений древних и новых, из святых, подвижников, поэтов; тут же сложные логические выкладки. Лирическая увертюра - она должна была играть особую роль: ввести читателя в то состояние души, которое переживал автор, когда создавал ее. Мы должны помнить, что это огромное произведение "Столп и утверждение истины" было создано человеком, которому едва исполнилось двадцать с небольшим.

В 1908 году была первая публикация. Флоренский приходит к выводу, что истина есть интуитивно познаваемая, но одновременно разумно осмысляемая реальность. То есть, на его языке истина есть интуиция-дискуссия (через тире), то, что познается интуитивно и разумно.

Но вдруг он видит, что во всей, что ему известно, в конечном счете кроется противоречие. Он рассматривает... ну, скажем, мнимые числа в математике. Масса фактов в природе говорит о недостаточности формальной логики, приводит человека к мысли о том, что парадокс, или антиномия (антиномия, то есть глубочайшее противоречие, тезисы, исключающие друг друга), есть свойство бытия.

Особая глава "Противоречия" написана с гениальной силой. И сегодня физика подтвердила (концепции Нильса Бора и других физиков): в фундаментальных свойствах природы мы находим логические неснимаемые противоречия. И здесь возникает принцип дополнительности, который позволяет описывать явление с двух сторон, не давая им единой интеграции. Но это не значит, что Флоренский считал, что истина не существует как целое. Он образно выражался так целокупная истина, падая с неба, разбивается здесь на противоположные элементы, что есть возможность охватить целое, но для этого необходимо какое-то особое проникновение в реальность. И это проникновение идет за счет восприятия таинственного опыта Церкви.

Познание догматов Церкви, согласно Флоренскому, - это не просто интеллектуальное опознание некой системы взгядов, а это... вхождение в некий мистический опыт, через который потом ты изнутри приходишь к пониманию тайны Церкви. Церковь - это не просто организация, не какой-то институт, а это таинственное соединение людей с Богом и между собой. И в этом единении, когда "я" и "ты" открываются друг другу, и наконец - Высшему "Ты", рождается Любовь.

Многие, в том числе Бердяев, Тареев и другие религиозные философы того времени подвергли "Столп" резкой критике. Но, пожалуй, самая... жестокая статья о Флоренском была написана именно Бердяевым. Она называлась "Стилизованное православие". Флоренский - человек, выросший вне религиозной традиции, - весь входит, он хочет войти в нее до конца. Ученики Флоренского в академии рассказывали мне, что он всегда поражал учеников тем, что, идя по коридору, всем студентам низко, по-монашески кланялся ему хотелось во всем принять... формы традиционные.

Бердяев был другим - для него достоинство человека было выше всего, и став христианином, он оставался таким же демократом и аристократом одновременно, и никогда бы не стал вот так себя вести. Это были разные люди. Нельзя судить одного или другого. Надо понимать, что многообразие - это украшение жизни. И Флоренский - тихий, скромный, с глазами, опущенными вниз, как говорит ядовитый Бердяев, "говоривший искусственным голосом"; и Бердяев, который грохотал, огромный человек, со своим нервным тиком, - это все разные люди, и это богатство, и ни в коем случае нельзя нас лишать этого богатства.

Что же там, в "Столпе", есть такого главного, специфического? Попытка найти (я грубо сейчас буду говорить) - попытка найти Бога в этом цветке. Он называл это впоследствии конкретным идеализмом. Он все больше и больше убеждался, что теория не витает где-то в облаках, а что все взаимосвязано и взаимопроникается, что Божественный Дух рядом со всем, в обычном, в мелочах.

Единственное, что было Флоренскому, по-видимому, плохо доступно, это исторический взгляд на вещи. Он был внеисторичным человеком, его называли александрийцем, он как бы принадлежал прошлому, пришел из прошлого. Однако, как отмечает известный наш современный историк философии Гальцева, он принадлежал авангарду, хотя пришел из прошлого. Человек, который душой больше понимал Андрея Белого, чем иные его друзья, конечно принадлежал к тому российскому авангарду, который породил и символизм, и все это, любопытное, полумистическое, с оттенком какого-то таинственного эротизма, движение.

Десятые годы несли на себе совершенно определенную печать. Мы должны воспринимать их как удивительный феномен. Это не были люди, лишенные, как некоторые хотят их изобразить, слабостей. Да, они поддавались веянию времени, какому-то запаху утонченного тления, который тогда носился в воздухе. Это естественно. И Блоку это было свойственно, и Брюсову, который играл во всякую чертовщину, и Сологубу, и художникам, которые работали вокруг. Эго была определенная среда. Но Флоренский не принадлежал ей целиком, он принадлежал другой среде - богословов Сергиева Посада, где его приняли, любили, несмотря на выходки Тареева и его партии.

Волков, один из учеников Флоренского, рассказывает, как набивалась студенческая аудитория, когда Флоренский читал свои лекции по истории философии. Как он ходил бочком, становился за стол (на кафедре никогда не был) и тихим голосом, часто опустив глаза, он рассказывал, все слушали. Правда, некоторые говорят, что они не понимали ни-че-го. "Вы поняли?" - спрашивал Флоренский. "Честно говоря, Павел Александрович, ни слова". И я вам скажу от себя, что дело было не в сложности мысли Флоренского. Да, она была сложна, но достаточно ясна, чтобы ее мог понять каждый человек, серьезно подумав. Надо сказать, что в послесловии "Столпа" написано, что эта книга общедоступная - это некий юмор ученого. И люди поняли его.

Сергей Иосифович Фудель рассказывал мне, что когда он в 1914 году прочел эту книгу, он вернулся к Церкви внутренне. Потому что он жил душой в символической богеме, и церковный мир казался ему миром устаревшим, окоченевшим, склеротичным - что-то такое от Островского. И вдруг он увидел, что о Церкви можно писать таким же изощренным способом, как пишут символисты, как пишет Андрей Белый. И я могу это подтвердить на своем примере. Я был студентом 1-го курса, когда впервые прочел "Столп и утверждение истины" (это было в год смерти Сталина), и книга меня потрясла, но потрясла именно тем, что, подобно Соловьеву, Флоренский предстал как человек, стоявший на вершине культуры, а не пришедший в нее откуда-то со стороны и пользующийся ее плодами только для своих нужд, что он сам был культурой. И Флоренский, и Соловьев - это сама культура олицетворенная. И она-то свидетельствует о Церкви, о Христе, о христианстве.

Когда в "Столпе" развивается мысль о том, что истина парадоксальна, антиномична, - нас подводят к главной тайне догмата. Я думаю, что многие из вас знакомы с основными христианскими догматами. И вы сразу же заметите, что именно парадоксы пронизывают все: Бог един - но Он же в трех лицах; Христос - человек, - но Он же - Бог; он подлинный человек - и истинный Бог. И так далее. Ну, скажем, человек свободен, но в то же время Бог все предвидит. На парадоксах строится все. Ибо истина парадоксальна так же, как парадоксальна сама реальность бытия. И огромная заслуга Флоренского, что он, молодым еще человеком, сумел это показать.

Он принял священный сан в 1911 году. Едва ли его тянуло к службе просто на приходе. Один из современников рассказывает, что Флоренский очень не любил церковного быта (в дурном смысле слова) и, как человек глубоко интеллигентный, рафинированный интеллигент, вероятно, томился бы, если бы его отправили куда-то на приход. Но его судьба уже была предрешена. Он был ученым, профессором академии. До самой революции он служил в Сергиевом Посаде. Был также полковым священником - на некоторое время, в 1915 году, во время первой мировой войны, его отправили на фронт, и он очень ярко описывает свои переживания.

Незадолго до того, как он принял сан, он женился на сестре своего друга, Гиацинтовой, молодой сельской учительнице. Я ее смутно помню (с детства), но хорошо помню ее племянницу, которая была близкой подругой моей матери. Анна Михайловна Гиацинтова действительно понесла крест, выйдя замуж за гения (все уже тогда понимали, что этот человек - гений). И трудная жизнь, и впоследствии горькая судьба. Умерла Анна Михайловна уже в 1970-х годах. Кстати сказать, дом не только сохранился, но и сейчас, если вы пойдете по Пионерской улице, за кинотеатром вы увидите надпись, старую, 1920 годов, номер дома и надпись: "Хозяин П. А. Флоренский". Эта надпись каким-то чудом уцелела и пережила своего хозяина. Дети и внуки Флоренского стали учеными, один из внуков - крупный ученый Павел Васильевич, другой - монах и биограф его, исследователь.

В "Богословском вестнике" Флоренский печатал ряд интересных работ, тоже спорных, работ об идеализме. Его всегда интересовала магия. Он говорил о магическом происхождении платоновской философии, о влиянии человека на землю. Эта тема его приковывала необычайно. Поэтому он страшно интересовался старинными поверьями, народными обрядами. Почему? Потому что центральной интуицией (я подчеркиваю, постарайтесь это уловить), центральной интуицией философии Флоренского было всеединство - то, что было у Соловьева. Все взаимосвязано. Весь мир пронизан едиными силами. И божественная сила входит в мироздание, нет ничего отделенного, а все переплетено, в одном месте болит - в другом чувствуется. На этом основании он пытался построить свою философию культа. Для него культ был не просто символом нашего внутреннего состояния (как обычно мы понимаем культ - это внешний знак, знак психологический, эстетический, ритуальный знак моей веры, моей встречи с Богом) - для Флоренского это было нечто большее. Культ был бы чем-то связующим реальность с символом. И он создавал необычайно сложную систему. Уже после революции он провел цикл "Философия культа", где число таинств он выводил из природы. В этих его лекциях было много спорного, очень много спорного.

Когда наступила революция, он пытался войти в общественную жизнь. Каким образом? Надо сказать, что еще во время революции 1905 года он вместе со своими друзьями создал Христианское Братство Борьбы - такое религиозно-революционное движение. Когда Флоренский был уже в академии, он произнес проповедь (студентам не разрешалось произносить проповеди), она называлась "Голос крови" и была опубликована. Это обличительная речь по поводу казни лейтенанта Шмидта. (За это Флоренского арестовали.)

После революции он не эмигрировал и никогда не высказывал открыто своего отношения к власти. Он работал. Он осознал себя ученым, который будет трудиться для своего отечества. Лавру ведь закрыли не в один день. сначала в ней хотели сделать музей, и Флоренский вошел в состав комиссии, которая изучала памятники музея. И в своей работе, посвященной деятельности этой комиссии, он пытался доказать, что целокупная эстетика лавры не может существовать без монахов, без богослужения. Если хотят сделать музей - пусть делают, но чтобы оставить там и службу. Конечно, это было наивное предложение, никто тогда не собирался службу оставлять, и лавра, и академия были закрыты. Но до конца 1920-х годов он читал отдельные лекции студентам, которые ютились уже вне Загорска, в одном скиту. Но он продолжал работать.

Одна из выдающихся работ Флоренского была посвящена диэлектрикам, мнимости геометрии - одна из последних его философских научных работ. А потом шли только исследования в области инженерии. Он читал лекции по эстетике и по самым различным инженерным проблемам. Служить он уже не мог. Потому что человек, находящийся на советской работе, даже если он духовное лицо, не имел права священнического служения. Но чтобы доказать, показать людям, что он... не отрекся, он приходил на лекции в рясе.

Мой отец учился у него и вспоминает, что было странное зрелище: конец 1920-х годов, Технологический институт, входит такой маленький, в рясе, длинные волосы. Но - все его очень уважали. Был даже случай, когда Лев Троцкий спросил, а почему он ходит в рясе? Флоренский ответил: "Я не снимал с себя сана, поэтому я не могу иначе". Троцкий сказал: "Ну, пусть ходит". И более того, они потом даже ездили вместе на машине, Троцкий брал его к себе в открытый автомобиль, и москвичи видели такую картину: Троцкий, как Мефистофель, в пенсне и рядом с ним Флоренский в своем подряснике ехали по Москве, и все ужасались. Каменевы тоже хорошо к нему относились. Флоренский был широко известен в самых разных кругах, но это не помогло ему спастись.

Когда началось приближение сталинизма, его один раз ссылали в Нижний Новгород, а потом в 1933 году он был арестован. Отправлен на БАМ (БАМ ведь долгострой, его строили еще тогда), где он был ограблен, жил в очень трудных условиях. Его письма жена бережно сохранила. Потом Флоренского отправили в лагерь, на мерзлотную станцию, где он работал по вечной мерзлоте, а впоследствии был переведен в Соловки, где работал по проблемам добычи йода. В тех тяжелых соловецких условиях он создал машину, аппарат, который помогал добывать йод, облегчить чудовищный труд рабочих. В письмах Флоренского к детям, к жене он весь в науке. В этих невероятных условиях он погружен в исследования. Он писал о Моцарте, он, который раньше был скорее меланхоликом, пессимистом, вдруг утверждал радостного Моцарта! Он восхищался Расином; в письмах (которые напечатаны, я вам уже говорил, в журнале "Наше наследие") он присылал рисунки тех водорослей, которые он изучал.

Трогательно, с большим интересом, Флоренский описывает жизнь животных соловецкого края, детям своим пишет о том, что родились морские свинки, как вел себя лис чернобурый. 24 января 1935 года он писал, что позавчера праздновал свой день рождения, 54 года, пора подводить итоги. В скором времени он набрасывает в одном из писем перечень того, что он сделал, в каких направлениях двинул науку. Вот его строки. Впрочем, перечислять даже, может быть, и не стоит, потому что очень много - двенадцать пунктов только по математике, электротехнике. Да и сам он очень осторожен, потому что все смотрели цензоры.

И вот горькие слова, которые мы читаем в этих письмах: Флоренский пишет, что "обществу не нужны его знания". "Ну что ж, тем хуже для общества". И это было - правда, потому что пострадало наше общество. "Фактически, - пишет он, - уничтожение опыта всей жизни, который теперь только и созрел, мог бы дать полные плоды. На это я не стал бы жаловаться, если б не вы. Если обществу не нужны плоды моей жизни и работы - пусть остается без них. Это еще вопрос, кто больше наказан - я или общество - тем, что я не проявляю того, что мог бы проявить. Но мне жаль, что я вам не могу передать своего опыта, и главное - не могу приласкать вас, как хотелось бы и как мысленно всегда ласкаю". Пройдет всего два года, и пуля убийцы-палача прервет эту прекрасную жизнь.

Особая тема - толкование Флоренским проблемы Запада и Востока. Он чувствовал, что развитие западной цивилизации несет в себе немало опасных уклонов. И что уклон, который захватил Россию как часть Европы, начался с эпохи Ренессанса, который он резко отрицал. Хотя он как философ со своим всеединством был очень близок к ранессансным мыслителям такого типа, как Парацельс, Бёме и другие.

В книге "Иконостас" он пытался противопоставить Восток и Запад. Но сделал это не совсем точно, потому что он противопоставлял Запад ренессансный Востоку средневековому - Руси и Византии. А между тем в средние века на Западе тоже было символическое искусство, тоже было иное мировидение. А когда Ренессанс проник к нам, на Восток, то также внес свою грубость, чувственность, посюсторонность. Флоренский всегда был настроен антизападнически, и в этом смысле антиэкуменически. И только когда он увидел, что, как и всегда, конфронтация христиан привела к колоссальной катастрофе Русской Церкви, которая осталась одна, в изоляции, и ее сокрушили, потому что никто не мог ей помочь, то стал пересматривать свои взгляды.

Вот об этом последнее свидетельство. Это 1923 год - он пишет небольшие заметки о православии. Называется одна из заметок "Христианство и культура". Он пишет о том, что разделение между христианами происходит не потому, что есть разные догматы, обряды и обычаи, а из-за отсутствия настоящей веры, настоящей любви. "Христианский мир, - пишет он, - полон взаимной подозрительности, недоброжелательных чувств и вражды. Он гнил в самой основе своей, не имеет активности Христа, не имеет мужества и чистосердечия признать гнилость своей веры. Никакая церковная канцелярия, никакая бюрократия, никакая дипломатия не вдохнет единства веры и любви там, где нет его. Все внешние склейки не только не объединят христианского мира, но, напротив, могут оказаться лишь изоляцией между исповеданиями. Мы должны сознаться, что не те или другие различия учения, обряда и церковного устройства служат истинной причиной раздробления христианского мира, а глубокое взаимное недоверие, в основном, вере во Христа, Сына Божия, в плоти пришедшего". И в заключение Флоренский говорит о том, что поиск необходим для единства и "необходимо, пишет он, выработать особые, более честного характера тезисы объединения с Римско-Католической Церковью. Главным образом тут должно быть сформулировано первенство чести и всехристианской инициативы, по праву принадлежащее римскому епископу". Это писалось в 1923 году, летом. В лагере ему пришлось сидеть вместе с многочисленными христианами всех исповеданий, с верующими и неверующими. Опыт был горький, трудный. Как он его преломил, мы не всегда можем понять, ибо письма его, разумеется, все пронизаны внутренней цензурой. Но, я думаю, прав был младший современник и ученик Флоренского, Алексей Федорович Лосев, который сказал, что Флоренский никогда не изменял себе, что, приняв какую-то начальную интуицию христианского платонизма, он пронес ее до конца своих дней, вплоть до своей мучительной кончины.

Насильственно вычеркнутый из анналов отечественной культуры, философии, великий богослов, великий ученый, великий инженер, великий деятель культуры сегодня снова возрождается. Вы знаете, что недавно в ЦДЛ была выставка документов, прошло множество симпозиумов, конференций, посвященных ему, как у нас, так и за рубежом. Я думаю, что знакомство с таким человеком через его книги, которые скоро выйдут, для тех, кто любит философию (а философия есть любовь к мудрости), будет большим праздником и немалым открытием. Даже те, кто не согласится с многими идеями Флоренского (а это совершенно необязательно, он и не настаивал на этом), немало обогатятся от чтения и размышлений над страницами его книг.

Павел Александрович Флоренский был профессором Московской Духовной академии, автором многих книг, статей, монографий, поэтом, астрономом, защищавшим геоцентрическую концепцию мира, математиком, физиком, искусствоведом, инженером, изобретателем, автором ряда патентов, профессором перспективной живописи, музыкантом, знатоком музыки, полиглотом, владевшим латинским и древнегреческим, современными европейскими языками, а также языками Кавказа, Ирана и Индии, фольклористом, основателем новым наук, философом-космистом и ученым новой науки, т.е. ученым-космистом. Н.О.Лосский назвал его «новый Леонардо да Винчи», а Александр Мень говорил, что «…подобно Соловьеву, Флоренский предстал как человек, стоявший на вершине культуры, а не пришедший в нее откуда-то со стороны и пользующийся ее плодами только для своих нужд, <…> он сам был культурой. И Флоренский, и Соловьев — это сама культура олицетворенная» .

П.А.Флоренский родился 21 января 1882 г. в местечке Евлах, Елизаветпольской губернии, Российской империи, погиб 8 декабря 1937 г.. Отец, Александр Иванович Флоренский, инженер, происходил из рода священнослужителей Флоренских, а мать, — Ольга Павловна Сапарова из древнего армянского рода Сапаровых (Сапарьян).

С детства Павел Александрович обращал внимание на те моменты жизни, «где спокойный ход жизни нарушен, где разрывается ткань обычной причинности, там виделись … залоги духовности бытия», где возникала «граница общего и частного, отвлеченного и конкретного». Увлекаясь физикой и наблюдениями природой во время обучения в тифлисской гимназии, он приходит к выводу, что «все научное мировоззрение – труха и условность, не имеющая никакого отношения к истине». Он ищет то внутреннее ощущение истины мироздания, которое складывается самим человеком во всей совокупности его состояний, тел, образов, знаний. Всем своим последующим творчеством П.А.Флоренский, впитав основы мировой культуры, утверждает мыслетворчество человека, представляющего единство микро и макрокосмоса. Он пишет: «Истина всегда дана была людям, и Она не есть плод научения какой-нибудь книги, не рациональное, а нечто гораздо более глубокое построение, внутри нас живущее, то, чем мы живем, дышим, питаемся».

П.А.Флоренский – поэт. Он печатался в журналах поэтов-символистов «Новый путь» и «Весы» ,его последняя поэма «Оро», написанная в заключении, является своеобразным итогом его жизни. В настоящее время издаются сборники его неизвестных ранее стихотворных произведений и исследуется его поэтическое творчество.

Флоренский придавал большое значение роду и семье. В 1904 г. он поехал на «родину своих предков по отцовской линии», где занимался сбором и изучением фольклора: частушек, духовных стихов, баллад и изучал этнический состав и культуру Костромской губернии. П.А.Флоренский предстает перед нами как этнолингвист, фольклорист и исследователь народной культуры.

По окончании гимназии он поступает на математическое отделение Московского университета, где также посещает лекции на историко-филологическом факультете и самостоятельно изучает историю искусства.Увлекался статьями Л.Н.Толстого, учением Владимира Сергеевича Соловьева. Принимал участие в деятельности «Христианского братства борьбы» в 1904-5 годах, осудил вынесение смертного приговора лейтенанту П.П.Шмидту и развязывание взаимного кровопролития, за что ненадолго арестован. Пишет кандидатское сочинение: «Об особенностях плоских кривых как местах нарушений прерывности», проводя мысль об импульсивном воздействии на эволюционное развитие мира в противовес господствовавшей теории о последовательном развитии. В 1904 г. оканчивает университет, отказывается от предложенной должности преподавателя и поступает в Московскую духовную академию. Павел Александрович, по его словам, желал «произвести синтез церковности и светской культуры, вполне соединиться с Церковью, но без каких-нибудь компромиссов, честно, воспринять все положительное учение Церкви и научно-философское мировоззрение вместе с искусством». В 1908 г. пишет кандидатское сочинение «О религиозной Истине», которое становится основой книги и диссертации на степень магистра «Столп и утверждение истины».

В 1911 году принимает священство, с этого момента вся его жизнь связана с Троице-Сергиевой Лаврой. В 1912 году был редактором академического журнала «Богословский вестник». Во время первой мировой войны, в 1915 году, отец Павел – полковой священник военного санитарного поезда, уезжает на фронт.

После революции 1917 года отец Павел, по словам Александра Меня, не эмигрировал: «Он работал. Он осознал себя ученым, который будет трудиться для своего отечества». Он был уверен, что кризис 1917 года вызовет в будущем духовный поиск народа. В одном из писем этого периода отец Павел писал: «… после краха всей этой мерзости, сердца и умы уже не по-прежнему, вяло и с оглядкой, а наголодавшись, обратятся к русской идее, к идее России, к Святой Руси <…> я уверен, что худшее еще ВПЕРЕДИ». Сохранить основы духовной культуры, сохранить музеи, материальные образы культуры – цель действий отца Павла в этот период. В 1920 г. П.А.Флоренский написал, и он имел право так сказать: «Из убеждений своих ничем никогда не поступаться. Помни, уступка ведет за собою новую уступку, и так – до бесконечности». П.А.Флоренский работает во многих советских учреждениях, не снимая подрясника, открыто свидетельствуя, что он священник. Сергей Николаевич Булгаков напишет в эмиграции: «жизнь ему как бы предлагала выбор между Соловками и Парижем, но он избрал … Родину, хотя то были и Соловки, он восхотел до конца разделить судьбу со своим народом. Отец Павел органически не мог и не хотел стать эмигрантом в смысле вольного или невольного отрыва от родины, и сам он и судьба его есть слава и величие России, хотя вместе с тем и величайшее её преступление».

Павел Александрович – ученый, инженер, изобретатель. Его интересуют проблемы той грани наук с инобытием, то иномирие, из которого рождается синтез науки будущего. В 1929, в письме к В.И.Вернадскому он предполагает наличие в биосфере пневматосферы, «особого вещества, которое вовлечено в круговорот культуры или круговорот духа», отмечая, что пневматосфере присуща «особая стойкость вещественных образований», что, по мнению одного из современных исследователей его творчества, Елены Малер, «придает культуроохранительной деятельности планетарный смысл». П.А.Флоренский дерзок и гениален в своих мыслях и открытиях. Он необычайно талантлив во многих областях. В науке, как и во всем творчестве, ему присуще огромное трудолюбие и любознательность. Для него наука – это радость, это крылья, это – весело. Для него древняя наука священна и таинственная, новая – строга, зато наука будущего – радостна, ей присуща «легкая окрыленность грядущей, «веселой науки».

Павел Александрович – искусствовед и новатор музейного дела. В 1921 году он – профессор Высших художественно-технических мастерских (ВХУТЕМАС), где с 1921 по 1927 год читает лекции по теории перспективы. В это же время пишет ряд статей по древнерусскому, средневековому искусству, иконописи. 22 октября 1918 г. П.А.Флоренский вошел в Комиссию по охране памятников искусства и старины Троице-Сергиевой Лавры, стал её учёным секретарём. В статье «Троице-Сергиева Лавра и Россия» отмечая, что «Лавра есть художественный портрет России в ее целом», он выдвинет идею живого музея, настаивая на сохранении Троице-Сергиевой Лавры как «живого музея русской культуры вообще и русского искусства в особенности». Комиссия описала богатство Лавры и подготовила условия для декрета «Об обращении в музей историко-художественных ценностей Троице-Сергиевой Лавры», подписанного В.И.Лениным в 1920 г..

В работе «Храмовое действо как синтез искусства» П.А.Флоренский предложил «создать систему целого ряда научных и учебных учреждений с целью «осуществить верховный синтез искусств, о котором столько мечтает новейшая эстетика». Идея живого музея предусматривает, по его мнению, сохранение каждого предмета в связи с обстановкой и соответствующими обстоятельствами жизни, присущими этому предмету. Он настаивал на том, что «художественное произведение есть совокупность целого, «пучка условий», вне которых оно просто не существует как художественное». В круг «храмового искусства» – термин П.А.Флоренского — включается и вокальное искусство и поэзия. Идея живого музея перекликается с идеями Н.К.Рериха о синтезе искусств.

П.А.Флоренский также выступает в защиту Оптиной Пустыни, называя эту Обитель «могучим коллективным возбудителем духовного опыта». Он обращается к советской администрации с письмом о необходимости «сохранения Оптиной Пустыни (монастыря, существовавшего с 1821 г., который в свое время посещали Н.В.Гоголь, Ф.М.Достоевский, Л.Н.Толстой)». В этом же письме Павел Александрович напишет, что «Оптина есть именно завязь новой культуры», причем культуры духовной, от соприкосновения с которой «возжигается дух». Он предупреждает, что уничтожение «Оптиной пустыни» «грозит ничем не вознаградимой потерею нам всем и всей культуре будущего». Исследователь творчества П.А.Флоренского И.Л.Галинская сообщает, что «в результате действий О.Павла и поездки Н.П.Киселева (командированного Наркомпросом) в Оптину Пустынь действительно был организован «живой музей», который просуществовал до 1928 г.».

С 1928 года начинается преследование П.А.Флоренского, ссылка и последующее осуждение на десять лет заключения. В ссылке и заключении ему удаётся работать. В заключении он напишет книгу «Вечная мерзлота и строительство на ней», которую в 1940 г. издали его сотрудники, идеи которой впоследствии применялись при строительстве городов на вечной мерзлоте. Он изучает проблему добычи йода из водорослей и обнаруживает необыкновенные лечебные свойства йода.

25 ноября 1937 г. особой тройкой НКВД Ленинградской области он был приговорён к высшей мере наказания и расстрелян 8 декабря 1937 г.. Впоследствии полностью реабилитирован. ОГПУ уничтожена уникальная библиотека Павла Александровича, в которой «в виде книжных сводок, ключ к которым известен мне одному», хранились его будущие готовые работы, его сочинения, которые «были уже наполовину готовы». «Уничтожение результатов работы моей жизни для меня гораздо хуже физической смерти», писал Павел Александрович Флоренский.

Когда Павлу Александровичу было еще двадцать лет, до ссылки и заключения, в книге «Столп и утверждение истины» он напишет:
«И с гневом топнул я ногою:
«Неужели же тебе не стыдно, несчастное животное, ныть о своей судьбе?
Неужели ты не можешь отрешиться от субъективности?
Неужели ты не можешь забыть о себе? Неужели, - о, позор!, - неужели не поймешь, что надо же отдаться объективному?
Объективное, вне тебя стоящее, выше тебя стоящее - неужели же оно не увлечет тебя?
Несчастный, жалкий, глупый! Ты хнычешь и жалуешься, словно кто-то обязан удовлетворять твоим потребностям. Да? Ты не можешь жить без того и без сего? Ну, и что ж?
Не можешь жить, - умирай, истеки кровью, а все же живи объективным, не сходи на презренную субъективность, не ищи себе условий жизни.
Для Бога живи, а не для себя.
Тверд будь, закален будь, объективным живи, в чистом горном воздухе, в прозрачности вершин, а не в духоте преющих долин, где в пыли роются куры и в грязи валяются свиньи. Стыдно!»
Павел Александрович в жизни, «руками и ногами человеческими» совершал свой духовный подвиг. Только в труде совершенствования окружающего пространства, привнесения блага в жизнь земная личность приближается к своему высшему идеалу. По словам П.А.Флоренского, личность должна «чрез опыт, чрез личное общение, чрез непрестанное вглядывание в Лик Христов, чрез отыскивание в Сыне Человеческом подлинного себя, подлинной своей человечности» найти пример для себя, для того, чтобы стать святой, такой, какой она представляется в своем идеальном образе. «Личность может и должна исправлять себя, но не по внешней для нее, хотя бы и наисовершеннейшей норме, а только по самой себе, но в своем идеальном виде». Флоренский утверждает, что без творчества самость человека, или его земная плотская личность, погубит его. Творческий труд, связанный с Высшим, преображает самость – так говорит Учение Живой Этики.

В основном труде его жизни, в книге «Столп и утверждение истины» П.А.Флоренский творчески переосмысливает наследие мировой культуры. Книга написана в форме писем к другу, Сергею Семёновичу Троицкому: «Потому-то я и пишу тебе «письма» вместо того, чтобы составить «статью», что я боюсь утверждать, а предпочитаю спрашивать». Собеседование, беседа с читателем – принцип книги и принцип исследования мира для П.А.Флоренского, который, беседуя с окружающим миром и читателями, познаёт внутренние взаимосвязи человека и мироздания.

В книге «Столп и утверждение истины» Павел Александрович Флоренский изучает историю христианства. Он узнаёт истину во многих обличиях. Описывая истоки будущего в прошлых достижениях человечества, П.А.Флоренский признает достижения многих пророков, которые были до Христа: «Как до Христа существовали христоносцы, так и до полного сошествия Духа существуют духоносцы». Синтезируя мировое культурное наследие в области философии, религии, науки, он выделяет главные направления развития христианской мысли и мировой культуры, и формулирует главную проблему наступающего кризиса: отход от одухотворения жизни и деятельности человека. Разбирая проблему «нового сознания» — к его представителям он относит таких своих современников, как Д.С.Мережковский, З.Н.Гиппиус, Н.А.Бердяев — он подчеркивает, что «новое сознание» перестанет быть «новым» и неизбежно приведёт его носителей в тупик, если не произойдёт синтеза знаний с одухотворением жизни и деятельности самого человека – выразителя этого «нового сознания». По словам Д.С.Лихачева, П.А.Флоренский одним из первых напомнил русской интеллигенции о необходимости одухотворенной жизни.

Изучая эту трагедию современности, Флоренский ищет её истоки, ту точку, от которой развитие человеческой мысли пошло по ложному направлению. По его мнению, именно эпоха средневековья стала переломной для человечества. В таких работах, как «Мнимости в геометрии», «Иконостас», «Имена», в книге «Столп и утверждение истины» он пишет о том, что духовное восприятие мира, которое было присуще средневековью, впоследствии теряется людьми, а светская наука теряет взаимосвязь с духовным вИдением, погружаясь в материализм, ставя на первое место человека земного, отрицая его связь с божественным, с космосом. Эпоха Просвещения, по мнению Флоренского, не прогресс, а регресс человечества, отход его от духовного мироощущения. Многие исследователи считают этот момент заблуждением отца Павла, идеализирующего, по их мнению, эпоху средневековья.

П.А.Флоренский всегда оставался среди тех ученых и исследователей философии религии, которые в разные времена в разных обличиях сохраняли внутреннюю сокровенную жизнь Церкви – ее духовную часть, реализуемую в жизни. Флоренский, с этой точки зрения, выразитель лучших духовных исканий русского священничества, проявившихся в таких движениях, как исихазм, имяславие, и многих других течениях внутренней жизни Церкви, которые нам могут быть неизвестны. Александр Мень вспоминал: «Флоренский предстал как человек, стоявший на вершине культуры, а не пришедший в нее откуда-то со стороны и пользующийся ее плодами только для своих нужд … он сам был культурой. И Флоренский, и Соловьев — это сама культура олицетворенная».

Подход к его творчеству с позиций только религии приводит к непониманию его идей. Как справедливо утверждает Людмила Васильевна Шапошникова, его нельзя называть «религиозным философом». Он именно тот, кого сейчас мы справедливо можем причислить к философам-космистам. Философия П.А.Флоренского в своей основе перекликается с идеей Соловьева о всеединстве: «Все взаимосвязано. Весь мир пронизан едиными силами. И божественная сила входит в мироздание, нет ничего отделенного, а все переплетено, в одном месте болит — в другом чувствуется».
«…Если Истина есть,
то она – реальная разумность
и разумная реальность;
она есть конечная бесконечность
и бесконечная конечность,
или, выражусь математически,
актуальная бесконечность,
бесконечное, мыслимое
как цельнокупное
Единство…»

В 1923 г. в то время, когда в стране наступает время уничтожения церквей и храмов, П.А.Флоренский пишет статью «Христианство и культура», в которой исследует истоки разочарования в христианской вере, истоки расхождений между различными ветвями христианства, ставшие ранее причинами религиозных войн. По его мнению, суть этой проблемы — не в различиях в обрядах, и даже догматах тех или иных ветвей христианства: «Христианский мир полон взаимной подозрительности, недоброжелательных чувств и вражды. Он гнил в самой основе своей, не имеет активности Христа, не имеет мужества и чистосердечия признать гнилость своей веры. Никакая церковная канцелярия, никакая бюрократия, никакая дипломатия не вдохнет единства веры и любви там, где нет его. Все внешние склейки не только не объединят христианского мира, но, напротив, могут оказаться лишь изоляцией между исповеданиями. Мы должны сознаться, что не те или другие различия учения, обряда и церковного устройства служат истинной причиной раздробления христианского мира, а глубокое взаимное недоверие, в основном, вере во Христа, Сына Божия, в плоти пришедшего». Павел Александрович не «помещается» в рамки общепринятой схемы: он не обычный священник и не обычный философ, он — мыслитель нового времени, мыслитель-космист. Из изучения философии, основ религии, математики, физики, многих естественных наук и одновременного духовного постижения основ мироздания и взаимосвязей бытия родился синтез научных знаний, философских понятий с духовным опытом. Этот синтез, выражение которого мы видим в творчестве П.А.Флоренского, рождался на той грани частного и общего, внутреннего и отвлечённого, о которой ему говорил еще отец. Л.В.Шапошникова назвала это состояние «двоемирием». П.А.Флоренский замечал, что современная наука еще не занялась изучением духовного опыта, и что отрицание наукой достижений в области знаний, которые получаются в ходе духовного опыта истинными последователями Учения Христа, отрицает и самую науку как таковую.

Наиболее полно передать состояние «двоемирия» и сделать результаты этого состояния достижением человека может искусство. В книге «Тернистый путь Красоты» Л.В.Шапошникова отмечает, что с 1910 года начался период, «когда творческие личности, и прежде всего художники, обратили внимание на сокровище русской культуры – православные иконы». Именно в иконах и отец Павел увидел (и раскрыл в своих работах «Иконостас» и другие) роль искусства как метода в постижении бытия и инобытия, как метода передачи «двоемирия».

Икона, именно русская икона – отражение акта творчества художников-иконописцев, привнесение ими духовного опыта в жизнь. Икона – грань между мирами. Но она становится таковой только при духовном творчестве самого человека. П.А.Флоренский утверждает, что метод обратной перспективы, которым пользовались русские иконописцы, является не ошибкой или неумением изображать мир, а именно мастерством в изображении иного пространства, иных планов бытия. Сила и гений истинного художника не в натурализме, который «не отражает многомирия пространства», а подражает внешней правдивости и создает «двойники вещей»; гений художника в передаче особого взгляда на пространство и мир, в передаче вИдения им инобытия. П.А. Флоренский считает, что рисунки детей часто отражают именно явление обратной перспективы и «только с утерею непосредственного отношения к миру дети утрачивают обратную перспективу <…> так как детское мышление - это не слабое мышление, а особый тип мышления», передающий синтетическое восприятие мира. Человек видит не просто зрением, глазами, человек при процессе вИдения воспринимает образ вещи, явления, который складывается из его психических восприятий. Именно поэтому «художник же должен и может изобразить свое представление дома, а вовсе не самый дом перенести на полотно».

В статье «Органопроекция» П.А.Флоренский рассматривает вопросы взаимосвязи механизмов и человека, техники и культуры. Он предлагает рассматривать человека во всей его совокупности, как микрокосм, как основу для проецирования возможных механизмов, подчеркивая, что только в этом случае технику можно рассматривать как часть культуры. П.А.Флоренский указывает на многие, еще не изученные, скрытые возможности человека. Человек – вселенная, микрокосм, таит в себе многие тайны, еще не познанные самим человеком. Необходимо изучение взаимосвязи микро и макрокосма, человека и природы, их тончайших взаимодействий. Отрицание этих взаимосвязей приводит к отрицанию самого человека, предупреждает Флоренский. П.А.Флоренский пророчески увидел, что идея «покорить природу», утвердившаяся в материализме ХХ века, приведёт к главенству бездуховной, механистической цивилизации, процесс, приводящий в настоящее время к краху саму механистическую цивилизацию.

П.А.Флоренский указывает на особые взаимосвязи и взаимодействие звука и слова, изучая эти вопросы на примере взаимосвязей человека и его имени. Когда советская власть утверждала себя, проводя переименование улиц, городов, людей, П.А.Флоренский пишет статью «Имена», в которой показывает, как взаимодействие образа вещи, явления оформляется в представлении человека через звук в слово: «…Имя воплощено в звуке, то и духовная сущность его постигается преимущественно вчувствованием в звуковую его плоть». В переименовании улиц, людей, городов Флоренский видит действие с четко выраженной целью – уничтожение основ культуры. «Имена ведут себя в жизни общества как некие фокусы социальной энергии; пусть эти фокусы мнимы, но для глаза, видящего их, и мнимые, они вполне равносильны фокусам действительным». Имя – факт культуры, не понимать смысла и значения роли имени – значит, не понимать смысла культуры. Человечество не может «без самоуничтожения <…> отрицать действительность культуры, связующей человеческий род». П.А.Флоренский подчеркивает: «имя есть слово, даже сгущенное слово; и потому, как всякое слово, но в большей степени, оно есть неустанная играющая энергия духа». П.А.Флоренский был близок имяславию, он изучал энергетические взаимосвязи числа и буквы со звуком.

Конечность физического мира и бесконечность иного бытия, виды пространств, сфер бытия рассматриваются П.А.Флоренским в статье «Мнимости в геометрии». Пространство у Флоренского многопланово, многомирно. Он различает несколько видов и подвидов пространства, говоря, что «по каждому из намеченных делений пространства, крупных и дробных, можно, отвлеченно говоря, мыслить весьма различно». П.А. Флоренский критикует основы эвклидовой геометрии, опираясь на метафизическое восприятие мира автором «Божественной Комедии», признаёт провидение Данте как научный факт и на этом факте строит математическую теорию. Для него поэтическая действительность – это действительность «представимая и мыслимая, — значит, содержащая в себе данные для уяснения …геометрических предпосылок». Объясняя смысл своей статьи «Мнимости в геометрии» в письме в политотдел, П.А.Флоренский писал: «Моя мысль – взяв подлинные слова Данте, показать, что символическим образом он выразил чрезвычайно важную геометрическую мысль о природе и пространстве». П.А.Флоренский «был и есмь принципиально враждебен спиритуализму, отвлеченному идеализму и таковой же метафизике». Он считает, что «мировоззрение должно иметь прочные конкретно-жизненные корни и завершаться жизненным же воплощением в технике, искусстве и проч.». Математический анализ и поэтический образ как «выражение некоего психологического фактора», монизм мироустройства, «не-эвклидова геометрия во имя технических применений в электротехнике» — на грани этих сочетаний наук, на стыках науки и поэзии П.А.Флоренский открывает новые возможности для исследования и применения результатов этого исследования в жизни. П.А.Флоренский – ученый-космист, для которого мышление человека не ограничивается узкими рамками плотного мира, а расширяется до бесконечных размеров космоса, вмещая мироздание и преобразуя получаемые знания для совершенствования жизни на земле.

Мысль, по П.А. Флоренскому – самостоятельная сущность: «Мысль зачата и воплотилась, родилась и выросла; ничто уж не вернет ее в утробу матери: мысль - самостоятельный центр действий». В книге «У водоразделов мысли» он изучает ритмику мысли, процессы её зарождения и развития. Ритмика мысли напоминает ему русскую народную песню, где «единство достигается внутренним взаимопониманием исполнителей, а не внешними рамками». П.А. Флоренский профессионально знал музыку. Тонкие состояния души, наблюдающей рождение мысли, идеи, те грани, которые так неопределимы в плотной земной материи, способна передать музыка и искусство. Водоразделы мысли на грани бытия и инобытия, на грани Времени, там, где встречаются тайны Вечера и Утра – «эти две тайны, два света - рубежи жизни» — эти состояния «двоемирия» присущи П.А.Флоренскому, мыслителю и ученому новой, одухотворенной науки. Людмила Васильевна Шапошникова в книге «Вестники космической эволюции» замечает, что 2000 лет назад Апостол Павел был казнен за утверждение необходимости постоянного памятования о мирах иных измерений, а отец Павел Флоренский казнен в ХХ веке за те же идеи.

Имя П.А.Флоренского долгое время было запрещено упоминать. Но мысли и идеи П.А.Флоренского использовались в практике и технике жизни ХХ века и способствовали преобразованию сознания людей и их жизни. Мыслитель-космист П.А. Флоренский своим творчеством, трудами и мыслями дал импульс к эволюционному преображению сложного жизненного пространства ХХ века.