Кафедра современной отечественной истории и историографии ОмГУ - Карамзин: Владимир. Книга: Н. М. Карамзин «Предания веков

Николай Михайлович Карамзин

«История государства Российского»

Предисловие

История в некотором смысле есть священная книга народов: главная, необходимая; зерцало их бытия и деятельности; скрижаль откровений и правил; завет предков к потомству; дополнение, изъяснение настоящего и пример будущего.

Правители, Законодатели действуют по указаниям Истории и смотрят на ее листы, как мореплаватели на чертежи морей. Мудрость человеческая имеет нужду в опытах, а жизнь кратковременна. Должно знать, как искони мятежные страсти волновали гражданское общество и какими способами благотворная власть ума обуздывала их бурное стремление, чтобы учредить порядок, согласить выгоды людей и даровать им возможное на земле счастие.

Но и простой гражданин должен читать Историю. Она мирит его с несовершенством видимого порядка вещей, как с обыкновенным явлением во всех веках; утешает в государственных бедствиях, свидетельствуя, что и прежде бывали подобные, бывали еще ужаснейшие, и Государство не разрушалось; она питает нравственное чувство и праведным судом своим располагает душу к справедливости, которая утверждает наше благо и согласие общества.

Вот польза: сколько же удовольствий для сердца и разума! Любопытство сродно человеку, и просвещенному и дикому. На славных играх Олимпийских умолкал шум, и толпы безмолвствовали вокруг Геродота, читающего предания веков. Еще не зная употребления букв, народы уже любят Историю: старец указывает юноше на высокую могилу и повествует о делах лежащего в ней Героя. Первые опыты наших предков в искусстве грамоты были посвящены Вере и Дееписанию; омраченный густой сению невежества, народ с жадностию внимал сказаниям Летописцев. И вымыслы нравятся; но для полного удовольствия должно обманывать себя и думать, что они истина. История, отверзая гробы, поднимая мертвых, влагая им жизнь в сердце и слово в уста, из тления вновь созидая Царства и представляя воображению ряд веков с их отличными страстями, нравами, деяниями, расширяет пределы нашего собственного бытия; ее творческою силою мы живем с людьми всех времен, видим и слышим их, любим и ненавидим; еще не думая о пользе, уже наслаждаемся созерцанием многообразных случаев и характеров, которые занимают ум или питают чувствительность.

Если всякая История, даже и неискусно писанная, бывает приятна, как говорит Плиний: тем более отечественная. Истинный Космополит есть существо метафизическое или столь необыкновенное явление, что нет нужды говорить об нем, ни хвалить, ни осуждать его. Мы все граждане, в Европе и в Индии, в Мексике и в Абиссинии; личность каждого тесно связана с отечеством: любим его, ибо любим себя. Пусть Греки, Римляне пленяют воображение: они принадлежат к семейству рода человеческого и нам не чужие по своим добродетелям и слабостям, славе и бедствиям; но имя Русское имеет для нас особенную прелесть: сердце мое еще сильнее бьется за Пожарского, нежели за Фемистокла или Сципиона. Всемирная История великими воспоминаниями украшает мир для ума, а Российская украшает отечество, где живем и чувствуем. Сколь привлекательны берега Волхова, Днепра, Дона, когда знаем, что в глубокой древности на них происходило! Не только Новгород, Киев, Владимир, но и хижины Ельца, Козельска, Галича делаются любопытными памятниками и немые предметы - красноречивыми. Тени минувших столетий везде рисуют картины перед нами.

Кроме особенного достоинства для нас, сынов России, ее летописи имеют общее. Взглянем на пространство сей единственной Державы: мысль цепенеет; никогда Рим в своем величии не мог равняться с нею, господствуя от Тибра до Кавказа, Эльбы и песков Африканских. Не удивительно ли, как земли, разделенные вечными преградами естества, неизмеримыми пустынями и лесами непроходимыми, хладными и жаркими климатами, как Астрахань и Лапландия, Сибирь и Бессарабия, могли составить одну Державу с Москвою? Менее ли чудесна и смесь ее жителей, разноплеменных, разновидных и столь удаленных друг от друга в степенях образования? Подобно Америке Россия имеет своих Диких; подобно другим странам Европы являет плоды долговременной гражданской жизни. Не надобно быть Русским: надобно только мыслить, чтобы с любопытством читать предания народа, который смелостию и мужеством снискал господство над девятою частию мира, открыл страны, никому дотоле неизвестные, внеся их в общую систему Географии, Истории, и просветил Божественною Верою, без насилия, без злодейств, употребленных другими ревнителями Христианства в Европе и в Америке, но единственно примером лучшего.

Согласимся, что деяния, описанные Геродотом, Фукидидом, Ливием, для всякого не Русского вообще занимательнее, представляя более душевной силы и живейшую игру страстей: ибо Греция и Рим были народными Державами и просвещеннее России; однако ж смело можем сказать, что некоторые случаи, картины, характеры нашей Истории любопытны не менее древних. Таковы суть подвиги Святослава, гроза Батыева, восстание Россиян при Донском, падение Новагорода, взятие Казани, торжество народных добродетелей во время Междоцарствия. Великаны сумрака, Олег и сын Игорев; простосердечный витязь, слепец Василько; друг отечества, благолюбивый Мономах; Мстиславы Храбрые , ужасные в битвах и пример незлобия в мире; Михаил Тверский, столь знаменитый великодушною смертию, злополучный, истинно мужественный, Александр Невский; Герой юноша, победитель Мамаев, в самом легком начертании сильно действуют на воображение и сердце. Одно государствование Иоанна III есть редкое богатство для истории: по крайней мере не знаю Монарха достойнейшего жить и сиять в ее святилище. Лучи его славы падают на колыбель Петра - и между сими двумя Самодержцами удивительный Иоанн IV, Годунов, достойный своего счастия и несчастия, странный Лжедимитрий, и за сонмом доблественных Патриотов, Бояр и граждан, наставник трона, Первосвятитель Филарет с Державным сыном, светоносцем во тьме наших государственных бедствий, и Царь Алексий, мудрый отец Императора, коего назвала Великим Европа. Или вся Новая История должна безмолвствовать, или Российская иметь право на внимание.

Знаю, что битвы нашего Удельного междоусобия, гремящие без умолку в пространстве пяти веков, маловажны для разума; что сей предмет не богат ни мыслями для Прагматика, ни красотами для живописца; но История не роман, и мир не сад, где все должно быть приятно: она изображает действительный мир. Видим на земле величественные горы и водопады, цветущие луга и долины; но сколько песков бесплодных и степей унылых! Однако ж путешествие вообще любезно человеку с живым чувством и воображением; в самых пустынях встречаются виды прелестные.

Не будем суеверны в нашем высоком понятии о Дееписаниях Древности. Если исключить из бессмертного творения Фукидидова вымышленные речи, что останется? Голый рассказ о междоусобии Греческих городов: толпы злодействуют, режутся за честь Афин или Спарты, как у нас за честь Мономахова или Олегова дома. Не много разности, если забудем, что сии полу-тигры изъяснялись языком Гомера, имели Софокловы Трагедии и статуи Фидиасовы. Глубокомысленный живописец Тацит всегда ли представляет нам великое, разительное? С умилением смотрим на Агриппину, несущую пепел Германика; с жалостию на рассеянные в лесу кости и доспехи Легиона Варова; с ужасом на кровавый пир неистовых Римлян, освещаемых пламенем Капитолия; с омерзением на чудовище тиранства, пожирающее остатки Республиканских добродетелей в столице мира: но скучные тяжбы городов о праве иметь жреца в том или другом храме и сухой Некролог Римских чиновников занимают много листов в Таците. Он завидовал Титу Ливию в богатстве предмета; а Ливий, плавный, красноречивый, иногда целые книги наполняет известиями о сшибках и разбоях, которые едва ли важнее Половецких набегов. - Одним словом, чтение всех Историй требует некоторого терпения, более или менее награждаемого удовольствием.

Историк России мог бы, конечно, сказав несколько слов о происхождении ее главного народа, о составе Государства, представить важные, достопамятнейшие черты древности в искусной картине и начать обстоятельное повествование с Иоаннова времени или с XV века, когда совершилось одно из величайших государственных творений в мире: он написал бы легко 200 или 300 красноречивых, приятных страниц, вместо многих книг, трудных для Автора, утомительных для Читателя. Но сии обозрения , сии картины не заменяют летописей, и кто читал единственно Робертсоново Введение в Историю Карла V, тот еще не имеет основательного, истинного понятия о Европе средних времен. Мало, что умный человек, окинув глазами памятники веков, скажет нам свои примечания: мы должны сами видеть действия и действующих - тогда знаем Историю. Хвастливость Авторского красноречия и нега Читателей осудят ли на вечное забвение дела и судьбу наших предков? Они страдали, и своими бедствиями изготовили наше величие, а мы не захотим и слушать о том, ни знать, кого они любили, кого обвиняли в своих несчастиях? Иноземцы могут пропустить скучное для них в нашей древней Истории; но добрые Россияне не обязаны ли иметь более терпения, следуя правилу государственной нравственности, которая ставит уважение к предкам в достоинство гражданину образованному?.. Так я мыслил, и писал об Игорях , о Всеволодах , как современник , смотря на них в тусклое зеркало древней Летописи с неутомимым вниманием, с искренним почтением; и если, вместо живых , целых образов представлял единственно тени , в отрывках , то не моя вина: я не мог дополнять Летописи!

Биография

Николай Михайлович Карамзин родился () декабря г. в селе Михайловка (ныне Бузулукский район Оренбургской области). Вырос в усадьбе отца, Михаила Егоровича Карамзина (1724-1783) среднепоместного симбирского дворянина, потомка крымско-татарского мурзы Кара-Мурза. Получил домашнее образование, с четырнадцати лет обучался в Москве в пансионе профессора Московского университета Шатена, одновременно посещая лекции в Университете.

Начало карьеры

В Москве Карамзин познакомился с писателями и литераторами: , участвовал в издании первого русского журнала для детей - «Детское чтение».

В 1778 г. Карамзин был отправлен в Москву в пансион профессора Московского университета И. М. ШаДена.

Поездка в Европу

Писатель и историк

По возвращении из поездки Карамзин поселился в Москве и начал деятельность в качестве профессионального писателя и журналиста, приступив к изданию «Московского журнала» - (первый русский литературный журнал, в котором среди других произведений Карамзина появилась упрочившая его славу повесть «Бедная Лиза»), затем выпустил ряд сборников и : « », «Аониды», «Пантеон иностранной словесности», «Мои безделки», которые сделали основным литературным течением в России, а Карамзина - его признанным лидером.

Карамзин-писатель

Сентиментализм

Публикация Карамзиным «Писем русского путешественника» ( -) и повести «Бедная Лиза» ( ; отдельное издание ) открыли в России эпоху .

Лиза удивилась, осмелилась взглянуть на молодого человека, - ещё более закраснелась и, потупив глаза в землю, сказала ему, что она не возьмёт рубля.
- Для чего же?
- Мне не надобно лишнего.
- Я думаю, что прекрасные ландыши, сорванные руками прекрасной девушки, стоят рубля. Когда же ты не берёшь его, вот тебе пять копеек. Я хотел бы всегда покупать у тебя цветы; хотел бы, чтоб ты рвала их только для меня.

Доминантой «человеческой природы» сентиментализм объявил чувство, а не разум, что отличало его от . Сентиментализм идеалом человеческой деятельности полагал не «разумное» переустройство мира, а высвобождение и совершенствование «естественных» чувств. Его герой более индивидуализирован, его внутренний мир обогащается способностью сопереживать, чутко откликаться на происходящее вокруг.

Поэзия Карамзина

Поэзия Карамзина, развившаяся в русле европейского , кардинально отличалась от традиционной поэзии его времени, воспитанной на и . Наиболее существенными были следующие отличия:

Карамзина интересует не внешний, физический мир, а внутренний, духовный мир человека. Его стихи говорят «на языке сердца», а не разума. Объект поэзии Карамзина составляет «простая жизнь», и для её описания он использует простые поэтические формы - бедные , избегает обилия и других , столь популярных в стихах его предшественников.

«Кто же милая твоя?» Я стыжусь; мне, право, больно Странность чувств моих открыть И предметом шуток быть. Сердце в выборе не вольно!.. Что сказать? Она… она. Ах! нимало не важна И талантов за собою Не имеет никаких; … Странность любви, или бессонница ()

Другое отличие поэтики Карамзина состоит в том, что мир для него принципиально не познаваем, поэт признает наличие разных точек зрения на один и тот же предмет:

Один голос Страшно в могиле, хладной и темной! Ветры здесь воют, гробы трясутся, Белые кости стучат. Другой голос Тихо в могиле, мягкой, покойной. Ветры здесь веют; спящим прохладно; Травки, цветочки растут. Кладбище ()

Реформа языка Карамзина

Карамзин ввёл в русский язык множество новых слов - как («благотворительность», «влюбленность», «вольнодумство», «достопримечательность», «ответственность», «промышленность»), так и («тротуар», «кучер»). Также он одним из первых начал использовать букву .

Изменения в языке, предлагаемые Карамзиным, вызвали бурную полемику в -х годах. Писатель при содействии основал в общество , целью которого была пропаганда «старого» языка, а также критика Карамзина, и их последователей. В ответ в образовалось , которое иронизировало над авторами «Беседы» и пародировало их произведения. Членами общества стали многие поэты нового поколения, в том числе , . Литературная победа «Арзамаса» над «Беседой» упрочила победу языковых изменений, которые ввел Карамзин.

Карамзин - историк

Интерес к истории возник у Карамзина с середины -х годов. Он написал повесть на историческую тему - «Марфа-посадница, или Покорение Новгорода» (опубликовано в ). В этом же году указом он был назначен на должность , и до конца своей жизни занимался написанием «Истории государства российского», практически прекратив деятельность журналиста и писателя.

«История» Карамзина не была первым описанием истории России, до него были труды и . Но именно Карамзин открыл для широкой образованной публики. По словам «Все, даже светские женщины, бросились читать историю своего отечества, дотоле им неизвестную <…> Древняя Русь, казалось, найдена Карамзиным, как Америка Колумбом». Это произведение вызвало также и волну подражаний и противопоставлений (например, «История русского народа» )

В своем труде Карамзин выступал больше как писатель, чем историк - описывая исторические факты, он заботился о красоте языка, менее всего стараясь делать какие-либо выводы из описываемых им событий. Тем не менее высокую научную ценность представляют его комментарии, которые содержат множество выписок из рукописей, большей частью впервые опубликованных Карамзиным. Некоторые из этих рукописей теперь уже не существуют.

В своей известной так оценил труды Карамзина по истории России.

Н.М. Карамзин

История государства Российского

ПРЕДИСЛОВИЕ

Глава I. О НАРОДАХ, ИЗДРЕВЛЕ ОБИТАВШИХ В РОССИИ. О СЛАВЯНАХ ВООБЩЕ

Глава II. О СЛАВЯНАХ И ДРУГИХ НАРОДАХ,

СОСТАВИВШИХ ГОСУДАРСТВО РОССИЙСКОЕ

Глава III. О ФИЗИЧЕСКОМ И НРАВСТВЕННОМ ХАРАКТЕРЕ СЛАВЯН ДРЕВНИХ

Глава IV. РЮРИК, СИНЕУС И ТРУВОР. Г. 862-879

Глава V. ОЛЕГ ПРАВИТЕЛЬ. Г. 879-912

Глава VI. КНЯЗЬ ИГОРЬ. Г. 912-945

Глава VII. КНЯЗЬ СВЯТОСЛАВ. Г. 945-972

Глава VIII. ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ ЯРОПОЛК. Г. 972-980

Глава IX. ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ ВЛАДИМИР,

НАЗВАННЫЙ В КРЕЩЕНИИ ВАСИЛИЕМ. Г. 980-1014

Глава Х. О СОСТОЯНИИ ДРЕВНЕЙ РОССИИ

Глава I. ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ СВЯТОПОЛК. Г. 1015-1019

Глава II. ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ ЯРОСЛАВ ИЛИ ГЕОРГИЙ. Г. 1019-1054

Глава III. ПРАВДА РУССКАЯ, ИЛИ ЗАКОНЫ ЯРОСЛАВОВЫ

Глава IV. ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ ИЗЯСЛАВ,

НАЗВАННЫЙ В КРЕЩЕНИИ ДИМИТРИЕМ. Г. 1054-1077

Глава V. ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ ВСЕВОЛОД. Г. 1078-1093

Глава VI. ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ СВЯТОПОЛК-МИХАИЛ. Г. 1093-1112

Глава VII. ВЛАДИМИР МОНОМАХ,

НАЗВАННЫЙ В КРЕЩЕНИИ ВАСИЛИЕМ. Г. 1113-1125

Глава VIII. ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ МСТИСЛАВ. Г. 1125-1132

Глава IX. ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ ЯРОПОЛК. Г. 1132-1139

Глава Х. ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ ВСЕВОЛОД ОЛЬГОВИЧ. Г. 1139-1146

Глава XI. ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ ИГОРЬ ОЛЬГОВИЧ

Глава ХII. ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ ИЗЯСЛАВ МСТИСЛАВИЧ. Г. 1146-1154

Глава ХIII. ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ РОСТИСЛАВ-МИХАИЛ МСТИСЛАВИЧ. Г. 1154-1155

Глава ХIV. ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ ГЕОРГИЙ, ИЛИ ЮРИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ,

ПРОЗВАНИЕМ ДОЛГОРУКИЙ. Г. 1155-1157

Глава XV. ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ ИЗЯСЛАВ ДАВИДОВИЧ КИЕВСКИЙ.

КНЯЗЬ АНДРЕЙ СУЗДАЛЬСКИЙ,

ПРОЗВАННЫЙ БОГОЛЮБСКИМ. Г. 1157-1159

Глава XVI. ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ РОСТИСЛАВ-МИХАИЛ ВТОРИЧНО В КИЕВЕ.

АНДРЕЙ В ВЛАДИМИРЕ СУЗДАЛЬСКОМ. Г. 1159-1167

Глава XVII. ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ МСТИСЛАВ ИЗЯСЛАВИЧ КИЕВСКИЙ.

АНДРЕЙ СУЗДАЛЬСКИЙ, ИЛИ ВЛАДИМИРСКИЙ. Г. 1167-1169

Глава I. ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ АНДРЕЙ. Г. 1169-1174

Глава II. ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ МИХАИЛ II [ГЕОРГИЕВИЧ]. Г. 1174-1176

Глава III. ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ ВСЕВОЛОД III ГЕОРГИЕВИЧ. Г. 1176-1212

Глава IV. ГЕОРГИЙ, КНЯЗЬ ВЛАДИМИРСКИЙ.

КОНСТАНТИН РОСТОВСКИЙ. Г. 1212-1216

Глава V. КОНСТАНТИН, ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ

ВЛАДИМИРСКИЙ И СУЗДАЛЬСКИЙ. Г. 1216-1219

Глава VI. ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ ГЕОРГИЙ II ВСЕВОЛОДОВИЧ. Г. 1219-1224

Глава VII. СОСТОЯНИЕ РОССИИ С XI ДО ХIII ВЕКА

Глава VIII. ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ ГЕОРГИЙ ВСЕВОЛОДОВИЧ. Г. 1224-1238

Глава I. ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ ЯРОСЛАВ II ВСЕВОЛОДОВИЧ. Г. 1238-1247

Глава II. ВЕЛИКИЕ КНЯЗЬЯ СВЯТОСЛАВ ВСЕВОЛОДОВИЧ,

АНДРЕЙ ЯРОСЛАВИЧ И АЛЕКСАНДР НЕВСКИЙ

(один после другого). Г. 1247-1263

Глава III. ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ ЯРОСЛАВ ЯРОСЛАВИЧ. Г. 1263-1272

Глава IV. ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ ВАСИЛИЙ ЯРОСЛАВИЧ. Г. 1272-1276.

Глава V. ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ ДИМИТРИЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ. Г. 1276-1294.

Глава VI. ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ АНДРЕЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ. Г. 1294-1304.

Глава VII. ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ МИХАИЛ ЯРОСЛАВИЧ. Г. 1304-1319

Глава VIII. ВЕЛИКИЕ КНЯЗЬЯ ГЕОРГИЙ ДАНИИЛОВИЧ,

ДИМИТРИЙ И АЛЕКСАНДР МИХАЙЛОВИЧИ

(один после другого). Г. 1319-1328

Глава IX. ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ ИОАНН ДАНИИЛОВИЧ,

ПРОЗВАНИЕМ КАЛИТА. Г. 1328-1340

Глава Х. ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ СИМЕОН ИОАННОВИЧ,

ПРОЗВАННЫЙ ГОРДЫЙ. Г. 1340-1353

Глава XI. ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ ИОАНН II ИОАННОВИЧ. Г. 1353-1359

Глава XII. ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ ДИМИТРИЙ КОНСТАНТИНОВИЧ. Г. 1359-1362

Глава I. ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ ДИМИТРИЙ ИОАННОВИЧ,

ПРОЗВАНИЕМ ДОНСКОЙ. Г. 1363-1389

Глава II. ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ ВАСИЛИЙ ДИМИТРИЕВИЧ. Г. 1389-1425

Глава III. ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ ВАСИЛИЙ ВАСИЛИЕВИЧ ТЕМНЫЙ. Г. 1425-1462

Глава IV. СОСТОЯНИЕ РОССИИ ОТ НАШЕСТВИЯ ТАТАР ДО ИОАННА III

Глава I. ГОСУДАРЬ, ДЕРЖАВНЫЙ ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ

ИОАНН III ВАСИЛИЕВИЧ. Г. 1462-1472

Глава II. ПРОДОЛЖЕНИЕ ГОСУДАРСТВОВАНИЯ ИОАННОВА. Г. 1472-1477

Глава III. ПРОДОЛЖЕНИЕ ГОСУДАРСТВОВАНИЯ ИОАННОВА. Г. 1475-1481

Глава IV. ПРОДОЛЖЕНИЕ ГОСУДАРСТВОВАНИЯ ИОАННОВА. Г. 1480-1490

Глава V. ПРОДОЛЖЕНИЕ ГОСУДАРСТВОВАНИЯ ИОАННОВА. Г. 1491-1496

Глава VI. ПРОДОЛЖЕНИЕ ГОСУДАРСТВОВАНИЯ ИОАННОВА. Г. 1495-1503

Глава VII. ПРОДОЛЖЕНИЕ ГОСУДАРСТВОВАНИЯ ИОАННОВА. Г. 1503-1505

Глава I. ГОСУДАРЬ ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ ВАСИЛИЙ ИОАННОВИЧ. Г. 1505-1509

Глава II. ПРОДОЛЖЕНИЕ ГОСУДАРСТВОВАНИЯ ВАСИЛИЕВА. Г. 1510-1521

Глава III. ПРОДОЛЖЕНИЕ ГОСУДАРСТВОВАНИЯ ВАСИЛИЕВА. Г. 1521-1534

Глава IV. СОСТОЯНИЕ РОССИИ. Г. 1462-1533

Глава I. ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ И ЦАРЬ ИОАНН IV ВАСИЛЬЕВИЧ II. Г. 1533-1538

Глава II. ПРОДОЛЖЕНИЕ ГОСУДАРСТВОВАНИЯ ИОАННА IV. Г. 1538-1547

Глава III. ПРОДОЛЖЕНИЕ ГОСУДАРСТВОВАНИЯ ИОАННА IV. Г. 1546-1552

Глава IV. ПРОДОЛЖЕНИЕ ГОСУДАРСТВОВАНИЯ ИОАННА IV. Г. 1552

Глава V. ПРОДОЛЖЕНИЕ ГОСУДАРСТВОВАНИЯ ИОАННА IV. Г. 1552-1560

Глава I. ПРОДОЛЖЕНИЕ ЦАРСТВОВАНИЯ ИОАННА ГРОЗНОГО. Г. 1560-1564

Глава II. ПРОДОЛЖЕНИЕ ЦАРСТВОВАНИЯ ИОАННА ГРОЗНОГО. Г. 1563-1569

Глава III. ПРОДОЛЖЕНИЕ ЦАРСТВОВАНИЯ ИОАННА ГРОЗНОГО. Г. 1569-1572

Глава IV. ПРОДОЛЖЕНИЕ ЦАРСТВОВАНИЯ ИОАННА ГРОЗНОГО. Г. 1572-1577

Глава V. ПРОДОЛЖЕНИЕ ЦАРСТВОВАНИЯ ИОАННА ГРОЗНОГО. Г. 1577-1582

Глава VI. ПЕРВОЕ ЗАВОЕВАНИЕ СИБИРИ. Г. 1581-1584

Глава VII. ПРОДОЛЖЕНИЕ ЦАРСТВОВАНИЯ ИОАННА ГРОЗНОГО. Г. 1582-1584

Глава I. ЦАРСТВОВАНИЕ ФЕОДОРА ИОАННОВИЧА. Г. 1584-1587

Глава II. ПРОДОЛЖЕНИЕ ЦАРСТВОВАНИЯ ФЕОДОРА ИОАННОВИЧА. Г. 1587-1592

Глава III. ПРОДОЛЖЕНИЕ ЦАРСТВОВАНИЯ ФЕОДОРА ИОАННОВИЧА. Г. 1591 - 1598

Глава IV. СОСТОЯНИЕ РОССИИ В КОНЦЕ XVI ВЕКА

Глава I. ЦАРСТВОВАНИЕ БОРИСА ГОДУНОВА. Г. 1598-1604

Глава II. ПРОДОЛЖЕНИЕ ЦАРСТВОВАНИЯ БОРИСОВА. Г. 1600-1605

Глава III. ЦАРСТВОВАНИЕ ФЕОДОРА БОРИСОВИЧА ГОДУНОВА. Г. 1605

Глава IV. ЦАРСТВОВАНИЕ ЛЖЕДИМИТРИЯ. Г. 1605-1606

Глава I. ЦАРСТВОВАНИЕ ВАСИЛИЯ ИОАННОВИЧА ШУЙСКОГО. Г. 1606-1608

Глава II. ПРОДОЛЖЕНИЕ ВАСИЛИЕВА ЦАРСТВОВАНИЯ. Г. 1607-1609

Глава III. ПРОДОЛЖЕНИЕ ВАСИЛИЕВА ЦАРСТВОВАНИЯ. Г. 1608-1610

Глава IV. НИЗВЕРЖЕНИЕ ВАСИЛИЯ И МЕЖДОЦАРСТВИЕ. Г. 1610-1611

Глава V. МЕЖДОЦАРСТВИЕ. Г. 1611-1612

ПРЕДИСЛОВИЕ

Глава XI . Великий князь Игорь Ольгович Глава ХII. Великий князь Изяслав Мстиславич. г. 1146–1154 Глава ХIII. Великий князь Ростислав-Михаил Мстиславич. г. 1154–1155 Глава XIV . Великий князь Георгий, или Юрий владимирович, прозванием долгорукий. г. 1155–1157 Глава XV. Великий князь Изяслав Давидович Киевский. князь Андрей Суздальский, прозванный боголюбским. г. 1157–1159 Глава XVI. Великий князь Ростислав-Михаил вторично в Киеве. Андрей в Владимире Суздальском. г. 1159–1167 Глава XVII. Великий князь Мстислав Изяславич Киевский. Андрей Суздальский, или Владимирский. г. 1167–1169 Том III Глава I. Великий князь Андрей. г. 1169–1174 Глава II. Великий князь Михаил II [Георгиевич]. г. 1174–1176 Глава III. Великий князь Всеволод III Георгиевич. г. 1176–1212 Глава IV. Георгий, князь Владимирский. Константин Ростовский. г. 1212–1216 Глава V. Константин, великий князь Владимирский и Суздальский. г. 1216–1219 Глава VI. Великий князь Георгий II Всеволодович. г. 1219–1224 Глава VII . Состояние России с XI до XIII века Глава VIII. Великий князь Георгий Всеволодович. г. 1224–1238 Том IV Глава I. Великий князь Ярослав II Всеволодович. г. 1238–1247 Глава II. Великие князья Святослав Всеволодович, Андрей Ярославич и Александр Невский (один после другого). г. 1247–1263 Глава III. Великий князь Ярослав Ярославич. г. 1263–1272 Глава IV. Великий князь Василий Ярославич. г. 1272–1276. Глава V. Великий князь Димитрий Александрович. г. 1276–1294. Глава VI. Великий князь Андрей Александрович. г. 1294–1304. Глава VII. Великий князь Михаил Ярославич. г. 1304–1319 Глава VIII. Великие князья Георгий Даниилович, Димитрий и Александр Михайловичи (один после другого). г. 1319–1328 Глава IX. Великий князь Иоанн Даниилович, прозванием Калита. г. 1328–1340 Глава X. Великий князь Симеон Иоаннович, прозванный Гордый. г. 1340–1353 Глава XI. Великий князь Иоанн II Иоаннович. г. 1353–1359 Глава XII. Великий князь Димитрий Константинович. г. 1359–1362 Том V Глава I. Великий князь Димитрий Иоаннович, прозванием Донской. г. 1363–1389 Глава II. Великий князь Василий Димитриевич. г. 1389–1425 Глава III. Великий князь Василий Василиевич Темный. г. 1425–1462 Глава IV. Состояние России от нашествия татар до Иоанна III Том VI Глава I. Государь, державный великий князь Иоанн III Василиевич. г. 1462–1472 Глава II. Продолжение государствования Иоаннова. г. 1472–1477 Глава III. Продолжение государствования Иоаннова. г. 1475–1481 Глава IV. Продолжение государствования Иоаннова. г. 1480–1490 Глава V. Продолжение государствования Иоаннова. г. 1491–1496 Глава VI. Продолжение государствования Иоаннова. г. 1495–1503 Глава VII. Продолжение государствования Иоаннова. г. 1503–1505 Том VII Глава I. Государь великий князь Василий Иоаннович. г. 1505–1509 Глава II. Продолжение государствования Василиева. г. 1510–1521 Глава III. Продолжение государствования Василиева. г. 1521–1534 Глава IV . Состояние России. г. 1462–1533 Том VIII Глава I. Великий князь и царь Иоанн IV Васильевич II. г. 1533–1538 Глава II. Продолжение государствования Иоанна IV. г. 1538–1547 Глава III. Продолжение государствования Иоанна IV. г. 1546–1552 Глава IV. Продолжение государствования Иоанна IV. г. 1552 Глава V. Продолжение государствования Иоанна IV. г. 1552–1560 Том IX Глава I. Продолжение царствования Иоанна Грозного. г. 1560–1564 Глава II. Продолжение царствования Иоанна Грозного. г. 1563–1569 Глава III. Продолжение царствования Иоанна Грозного. г. 1569–1572 Глава IV. Продолжение царствования Иоанна Грозного. г. 1572–1577 Глава V. Продолжение царствования Иоанна Грозного. г. 1577–1582 Глава VI. Первое завоевание Сибири. г. 1581–1584 Глава VII. Продолжение царствования Иоанна Грозного. г. 1582–1584 Том X Глава I. Царствование Феодора Иоанновича. г. 1584–1587 Глава II. Продолжение царствования Феодора Иоанновича. г. 1587–1592 Глава III. Продолжение царствования Феодора Иоанновича. г. 1591 – 1598 Глава IV . Состояние России в конце XVI века Том XI Глава I. Царствование Бориса Годунова. г. 1598–1604 Глава II. Продолжение царствования Борисова. г. 1600–1605 Глава III. Царствование Феодора Борисовича Годунова. г. 1605 Глава IV. Царствование Лжедимитрия. г. 1605–1606 Том XII Глава I. Царствование Василия Иоанновича Шуйского. г. 1606–1608 Глава II. Продолжение Василиева царствования. г. 1607–1609 Глава III. Продолжение Василиева царствования. г. 1608–1610 Глава IV. Низвержение Василия и междоцарствие. г. 1610–1611 Глава V. Междоцарствие. г. 1611–1612

Предисловие

Если всякая История, даже и неискусно писанная, бывает приятна, как говорит Плиний: тем более отечественная. Истинный Космополит есть существо метафизическое или столь необыкновенное явление, что нет нужды говорить об нем, ни хвалить, ни осуждать его. Мы все граждане, в Европе и в Индии, в Мексике и в Абиссинии; личность каждого тесно связана с отечеством: любим его, ибо любим себя. Пусть Греки, Римляне пленяют воображение: они принадлежат к семейству рода человеческого и нам не чужие по своим добродетелям и слабостям, славе и бедствиям; но имя Русское имеет для нас особенную прелесть: сердце мое еще сильнее бьется за Пожарского, нежели за Фемистокла или Сципиона. Всемирная История великими воспоминаниями украшает мир для ума, а Российская украшает отечество, где живем и чувствуем. Сколь привлекательны берега Волхова, Днепра, Дона, когда знаем, что в глубокой древности на них происходило! Не только Новгород, Киев, Владимир, но и хижины Ельца, Козельска, Галича делаются любопытными памятниками и немые предметы – красноречивыми. Тени минувших столетий везде рисуют картины перед нами.

Согласимся, что деяния, описанные Геродотом, Фукидидом, Ливием, для всякого не Русского вообще занимательнее, представляя более душевной силы и живейшую игру страстей: ибо Греция и Рим были народными Державами и просвещеннее России; однако ж смело можем сказать, что некоторые случаи, картины, характеры нашей Истории любопытны не менее древних. Таковы суть подвиги Святослава, гроза Батыева, восстание Россиян при Донском, падение Новагорода, взятие Казани, торжество народных добродетелей во время Междоцарствия. Великаны сумрака, Олег и сын Игорев; простосердечный витязь, слепец Василько; друг отечества, благолюбивый Мономах; Мстиславы Храбрые , ужасные в битвах и пример незлобия в мире; Михаил Тверский, столь знаменитый великодушною смертию, злополучный, истинно мужественный, Александр Невский; Герой юноша, победитель Мамаев, в самом легком начертании сильно действуют на воображение и сердце. Одно государствование есть редкое богатство для истории: по крайней мере не знаю Монарха достойнейшего жить и сиять в ее святилище. Лучи его славы падают на колыбель Петра – и между сими двумя Самодержцами удивительный Иоанн IV, Годунов, достойный своего счастия и несчастия, странный Лжедимитрий, и за сонмом доблественных Патриотов, Бояр и граждан, наставник трона, Первосвятитель Филарет с Державным сыном, светоносцем во тьме наших государственных бедствий, и Царь Алексий, мудрый отец Императора, коего назвала Великим Европа. Или вся Новая История должна безмолвствовать, или Российская иметь право на внимание.

Не будем суеверны в нашем высоком понятии о Дееписаниях Древности. Если исключить из бессмертного творения Фукидидова вымышленные речи, что останется? Голый рассказ о междоусобии Греческих городов: толпы злодействуют, режутся за честь Афин или Спарты, как у нас за честь Мономахова или Олегова дома. Не много разности, если забудем, что сии полу-тигры изъяснялись языком Гомера, имели Софокловы Трагедии и статуи Фидиасовы. Глубокомысленный живописец Тацит всегда ли представляет нам великое, разительное? С умилением смотрим на Агриппину, несущую пепел Германика; с жалостию на рассеянные в лесу кости и доспехи Легиона Варова; с ужасом на кровавый пир неистовых Римлян, освещаемых пламенем Капитолия; с омерзением на чудовище тиранства, пожирающее остатки Республиканских добродетелей в столице мира: но скучные тяжбы городов о праве иметь жреца в том или другом храме и сухой Некролог Римских чиновников занимают много листов в Таците. Он завидовал Титу Ливию в богатстве предмета; а Ливий, плавный, красноречивый, иногда целые книги наполняет известиями о сшибках и разбоях, которые едва ли важнее Половецких набегов. – Одним словом, чтение всех Историй требует некоторого терпения, более или менее награждаемого удовольствием.

Историк России мог бы, конечно, сказав несколько слов о происхождении ее главного народа, о составе Государства, представить важные, достопамятнейшие черты древности в искусной картине и начать обстоятельное повествование с Иоаннова времени или с XV века, когда совершилось одно из величайших государственных творений в мире: он написал бы легко 200 или 300 красноречивых, приятных страниц, вместо многих книг, трудных для Автора, утомительных для Читателя. Но сии обозрения , сии картины не заменяют летописей, и кто читал единственно Робертсоново Введение в Историю Карла V, тот еще не имеет основательного, истинного понятия о Европе средних времен. Мало, что умный человек, окинув глазами памятники веков, скажет нам свои примечания: мы должны сами видеть действия и действующих – тогда знаем Историю. Хвастливость Авторского красноречия и нега Читателей осудят ли на вечное забвение дела и судьбу наших предков? Они страдали, и своими бедствиями изготовили наше величие, а мы не захотим и слушать о том, ни знать, кого они любили, кого обвиняли в своих несчастиях? Иноземцы могут пропустить скучное для них в нашей древней Истории; но добрые Россияне не обязаны ли иметь более терпения, следуя правилу государственной нравственности, которая ставит уважение к предкам в достоинство гражданину образованному?.. Так я мыслил, и писал об Игорях , о Всеволодах , как современник , смотря на них в тусклое зеркало древней Летописи с неутомимым вниманием, с искренним почтением; и если, вместо живых , целых образов представлял единственно тени , в отрывках , то не моя вина: я не мог дополнять Летописи!

Есть три рода Истории: первая современная, например, Фукидидова, где очевидный свидетель говорит о происшествиях; вторая , как Тацитова, основывается на свежих словесных преданиях в близкое к описываемым действиям время; третья извлекается только из памятников, как наша до самого XVIII века. (Только с Петра Великого начинаются для нас словесные предания: мы слыхали от своих отцев и дедов об нем, о Екатерине I, Петре II, Анне, Елисавете многое, чего нет в книгах. (Здесь и далее помечены примечания Н. М. Карамзина.)) В первой и второй блистает ум, воображение Дееписателя, который избирает любопытнейшее, цветит, украшает, иногда творит , не боясь обличения; скажет: я так видел , так слышал – и безмолвная Критика не мешает Читателю наслаждаться прекрасными описаниями. Третий род есть самый ограниченный для таланта: нельзя прибавить ни одной черты к известному; нельзя вопрошать мертвых; говорим, что предали нам современники; молчим, если они умолчали – или справедливая Критика заградит уста легкомысленному Историку, обязанному представлять единственно то, что сохранилось от веков в Летописях, в Архивах. Древние имели право вымышлять речи согласно с характером людей, с обстоятельствами: право, неоцененное для истинных дарований, и Ливий, пользуясь им, обогатил свои книги силою ума, красноречия, мудрых наставлений. Но мы, вопреки мнению Аббата Мабли, не можем ныне витийствовать в Истории. Новые успехи разума дали нам яснейшее понятие о свойстве и цели ее; здравый вкус уставил неизмененные правила и навсегда отлучил Дееписание от Поэмы, от цветников красноречия, оставив в удел первому быть верным зерцалом минувшего, верным отзывом слов, действительно сказанных Героями веков. Самая прекрасная выдуманная речь безобразит Историю, посвященную не славе Писателя, не удовольствию Читателей и даже не мудрости нравоучительной, но только истине, которая уже сама собою делается источником удовольствия и пользы. Как Естественная, так и Гражданская История не терпит вымыслов, изображая, что есть или было, а не что быть могло . Но История, говорят, наполнена ложью: скажем лучше, что в ней, как в деле человеческом, бывает примес лжи, однако ж характер истины всегда более или менее сохраняется; и сего довольно для нас, чтобы составить себе общее понятие о людях и деяниях. Тем взыскательнее и строже Критика; тем непозволительнее Историку, для выгод его дарования, обманывать добросовестных Читателей, мыслить и говорить за Героев, которые уже давно безмолвствуют в могилах. Что ж остается ему, прикованному, так сказать, к сухим хартиям древности? порядок, ясность, сила, живопись. Он творит из данного вещества: не произведет золота из меди, но должен очистить и медь; должен знать всего цену и свойство; открывать великое, где оно таится, и малому не давать прав великого. Нет предмета столь бедного, чтобы Искусство уже не могло в нем ознаменовать себя приятным для ума образом.

Доселе Древние служат нам образцами. Никто не превзошел Ливия в красоте повествования, Тацита в силе: вот главное! Знание всех Прав на свете, ученость Немецкая, остроумие Вольтерово, ни самое глубокомыслие Макиавелево в Историке не заменяют таланта изображать действия. Англичане славятся Юмом, Немцы Иоанном Мюллером, и справедливо (Говорю единственно о тех, которые писали целую Историю народов. Феррерас, Даниель, Масков, Далин, Маллет не равняются с сими двумя Историками; но усердно хваля Мюллера (Историка Швейцарии), знатоки не хвалят его Вступления, которое можно назвать Геологическою Поэмою): оба суть достойные совместники Древних, – не подражатели: ибо каждый век, каждый народ дает особенные краски искусному Бытописателю. «Не подражай Тациту, но пиши, как писал бы он на твоем месте!» есть правило Гения. Хотел ли Мюллер, часто вставляя в рассказ нравственные апоффегмы , уподобиться Тациту? Не знаю; но сие желание блистать умом, или казаться глубокомысленным, едва ли не противно истинному вкусу. Историк рассуждает только в объяснение дел, там, где мысли его как бы дополняют описание. Заметим, что сии апоффегмы бывают для основательных умов или полу-истинами, или весьма обыкновенными истинами, которые не имеют большой цены в Истории, где ищем действий и характеров. Искусное повествование есть долг бытописателя, а хорошая отдельная мысль – дар : читатель требует первого и благодарит за второе, когда уже требование его исполнено. Не так ли думал и благоразумный Юм, иногда весьма плодовитый в изъяснении причин, но до скупости умеренный в размышлениях? Историк, коего мы назвали бы совершеннейшим из Новых, если бы он не излишно чуждался Англии, не излишно хвалился беспристрастием и тем не охладил своего изящного творения! В Фукидиде видим всегда Афинского Грека, в Ливии всегда Римлянина, и пленяемся ими, и верим им. Чувство: мы, наше оживляет повествование – и как грубое пристрастие, следствие ума слабого или души слабой, несносно в Историке, так любовь к отечеству даст его кисти жар, силу, прелесть. Где нет любви, нет и души.

Обращаюсь к труду моему. Не дозволяя себе никакого изобретения, я искал выражений в уме своем, а мыслей единственно в памятниках: искал духа и жизни в тлеющих хартиях; желал преданное нам веками соединить в систему, ясную стройным сближением частей; изображал не только бедствия и славу войны, но и все, что входит в состав гражданского бытия людей: успехи разума, искусства, обычаи, законы, промышленность; не боялся с важностию говорить о том, что уважалось предками; хотел, не изменяя своему веку, без гордости и насмешек описывать веки душевного младенчества, легковерия, баснословия; хотел представить и характер времени и характер Летописцев: ибо одно казалось мне нужным для другого. Чем менее находил я известий, тем более дорожил и пользовался находимыми; тем менее выбирал: ибо не бедные, а богатые избирают. Надлежало или не сказать ничего, или сказать все о таком-то Князе, дабы он жил в нашей памяти не одним сухим именем, но с некоторою нравственною физиогномиею. Прилежно истощая материалы древнейшей Российской Истории, я ободрял себя мыслию, что в повествовании о временах отдаленных есть какая-то неизъяснимая прелесть для нашего воображения: там источники Поэзии! Взор наш, в созерцании великого пространства, не стремится ли обыкновенно – мимо всего близкого, ясного – к концу горизонта, где густеют, меркнут тени и начинается непроницаемость?

Читатель заметит, что описываю деяния не врознь , по годам и дням, но совокупляю их для удобнейшего впечатления в памяти. Историк не Летописец: последний смотрит единственно на время, а первый на свойство и связь деяний: может ошибиться в распределении мест, но должен всему указать свое место.

Множество сделанных мною примечаний и выписок устрашает меня самого. Счастливы Древние: они не ведали сего мелочного труда, в коем теряется половина времени, скучает ум, вянет воображение: тягостная жертва, приносимая достоверности , однако ж необходимая! Если бы все материалы были у нас собраны, изданы, очищены Критикою, то мне оставалось бы единственно ссылаться; но когда большая часть их в рукописях, в темноте; когда едва ли что обработано, изъяснено, соглашено – надобно вооружиться терпением. В воле Читателя заглядывать в сию пеструю смесь, которая служит иногда свидетельством, иногда объяснением или дополнением. Для охотников все бывает любопытно: старое имя, слово; малейшая черта древности дает повод к соображениям. С XV века уже менее выписываю: источники размножаются и делаются яснее.

Муж ученый и славный, Шлецер, сказал, что наша История имеет пять главных периодов; что Россия от 862 года до Святополка должна быть названа рождающеюся (Nascens), от Ярослава до Моголов разделенною (Divisa), от Батыя до Иоанна угнетенною (Oppressa), от Иоанна до Петра Великого победоносною (Victrix), от Петра до Екатерины II процветающею . Сия мысль кажется мне более остроумною, нежели основательною. 1) Век Св. Владимира был уже веком могущества и славы, а не рождения. 2) Государство делилось и прежде 1015 года. 3) Если по внутреннему состоянию и внешним действиям России надобно означать периоды, то можно ли смешать в один время Великого Князя Димитрия Александровича и Донского, безмолвное рабство с победою и славою? 4) Век Самозванцев ознаменован более злосчастием, нежели победою. Гораздо лучше, истиннее, скромнее история наша делится на древнейшую от Рюрика до , на среднюю от Иоанна до Петра, и новую от Петра до Александра. Система Уделов была характером первой эпохи , единовластие – второй , изменение гражданских обычаев – третьей . Впрочем, нет нужды ставить грани там, где места служат живым урочищем.

С охотою и ревностию посвятив двенадцать лет, и лучшее время моей жизни, на сочинение сих осьми или девяти Томов, могу по слабости желать хвалы и бояться осуждения; но смею сказать, что это для меня не главное. Одно славолюбие не могло бы дать мне твердости постоянной, долговременной, необходимой в таком деле, если бы не находил я истинного удовольствия в самом труде и не имел надежды быть полезным, то есть, сделать Российскую Историю известнее для многих, даже и для строгих моих судей.

Благодаря всех, и живых и мертвых, коих ум, знания, таланты, искусство служили мне руководством, поручаю себя снисходительности добрых сограждан. Мы одно любим, одного желаем: любим отечество; желаем ему благоденствия еще более, нежели славы; желаем, да не изменится никогда твердое основание нашего величия; да правила мудрого Самодержавия и Святой Веры более и более укрепляют союз частей; да цветет Россия... по крайней мере долго, долго, если на земле нет ничего бессмертного, кроме души человеческой!

Декабря 7, 1815.

Об источниках российской истории до XVII века

Сии источники суть:

I. Летописи. Нестор, инок Монастыря Киевопечерского, прозванный отцом Российской Истории, жил в XI веке: одаренный умом любопытным, слушал со вниманием изустные предания древности, народные исторические сказки; видел памятники, могилы Князей; беседовал с Вельможами, старцами Киевскими, путешественниками, жителями иных областей Российских; читал Византийские Хроники, записки церковные и сделался первым летописцем нашего отечества. Второй , именем Василий, жил также в конце XI столетия: употребленный Владимирским Князем Давидом в переговорах с несчастным Васильком, описал нам великодушие последнего и другие современные деяния юго-западной России. Все иные летописцы остались для нас безыменными ; можно только угадывать, где и когда они жили: например, один в Новегороде, Иерей, посвященный Епископом Нифонтом в 1144 году; другой в Владимире на Клязьме при Всеволоде Великом; третий в Киеве, современник Рюрика II; четвертый в Волынии около 1290 года; пятый тогда же во Пскове. К сожалению, они не сказывали всего, что бывает любопытно для потомства; но, к счастию, не вымышляли, и достовернейшие из Летописцев иноземных согласны с ними. Сия почти непрерывная цепь Хроник идет до государствования Алексея Михайловича. Некоторые доныне еще не изданы или напечатаны весьма неисправно. Я искал древнейших списков: самые лучшие Нестора и продолжателей его суть харатейные, Пушкинский и Троицкий, XIV и XV века. Достойны также замечания Ипатьевский, Хлебниковский, Кенигсбергский, Ростовский, Воскресенский, Львовский, Архивский . В каждом из них есть нечто особенное и действительно историческое, внесенное, как надобно думать, современниками или по их запискам. Никоновский более всех искажен вставками бессмысленных переписчиков, но в XIV веке сообщает вероятные дополнительные известия о Тверском Княжении, далее уже сходствует с другими, уступая им однако ж в исправности, – например, Архивскому .

II. Степенная книга , сочиненная в царствование Иоанна Грозного по мысли и наставлению Митрополита Макария. Она есть выбор из летописей с некоторыми прибавлениями, более или менее достоверными, и названа сим именем для того, что в ней означены степени , или поколения государей.

III. Так называемые Хронографы , или Всеобщая История по Византийским Летописям, со внесением и нашей, весьма краткой. Они любопытны с XVII века: тут уже много подробных современных известий, которых нет в летописях.

IV. Жития святых , в патерике, в прологах, в минеях, в особенных рукописях. Многие из сих Биографий сочинены в новейшие времена; некоторые, однако ж, например, Св. Владимира, Бориса и Глеба, Феодосия, находятся в харатейных Прологах; а Патерик сочинен в XIII веке.

V. Особенные дееписания : например, сказание о Довмонте Псковском, Александре Невском; современные записки Курбского и Палицына; известия о Псковской осаде в 1581 году, о Митрополите Филиппе, и проч.

VI. Разряды , или распределение Воевод и полков: начинаются со времен . Сии рукописные книги не редки.

VII. Родословная книга : есть печатная; исправнейшая и полнейшая, писанная в 1660 году, хранится в Синодальной библиотеке.

VIII. Письменные Каталоги митрополитов и епископов . – Сии два источника не весьма достоверны; надобно их сверять с летописями.

IX. Послания cвятителей к князьям, духовенству и мирянам; важнейшее из оных есть Послание к Шемяке; но и в других находится много достопамятного.

X. Древние монеты, медали, надписи, сказки, песни, пословицы : источник скудный, однако ж не совсем бесполезный.

XI. Грамоты . Древнейшая из подлинных писана около 1125 года. Архивские Новогородские грамоты и Душевные записи князей начинаются с XIII века; сей источник уже богат, но еще гораздо богатейший есть.

XII. Собрание так называемых Статейных списков , или Посольских дел, и грамот в Архиве Иностранной Коллегии с XV века, когда и происшествия и способы для их описания дают Читателю право требовать уже большей удовлетворительности от Историка. – К сей нашей собственности присовокупляются.

XIII. Иностранные современные летописи : Византийские, Скандинавские, Немецкие, Венгерские, Польские, вместе с известиями путешественников.

XIV. Государственные бумаги иностранных Архивов : всего более пользовался я выписками из Кенигсбергского.

Вот материалы Истории и предмет Исторической Критики!

Карамзин: Владимир

Карамзин Н. М.

Предания веков: сказания, легенды, рассказы из “Истории государства российского”.

М.: Правда, 1988. с. 98-115.
IX

ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ ВЛАДИМИР,

НАЗВАННЫЙ В КРЕЩЕНИИ

ВАСИЛИЕМ

980-1014

Хитрость Владимира. - Усердие к идолопоклонству. - Женолюбие. - Завоевание Галиции. - Первые христианские мученики в Киеве. - Бунт радимичей. - Камская Болгария. - Торки. - Отчаяние Гориславы. - Супружество Владимира и крещение России. - Разделение государства. - Строение городов. - Война с хорватами и печенегами. - Церковь Десятинная. - Набег печенегов. Пиры Владимировы. - Милосердие. - Осада Белогорода. - Бунт Ярослава. - Кончина Владимирова. - Свойства его. - Сказки народные. - Богатыри.

Владимир, с помощью злодеяния и храбрых варягов, овладел государством; но скоро доказал, что он родился быть государем великим.

Сии гордые варяги считали себя завоевателями Киева и требовали в дань с каждого жителя по две гривны; Владимир не хотел вдруг отказать им, а манил их обе-

щаниями до самого того времени, как они, по взятым с его стороны мерам, уже не могли быть страшны для столицы. Варяги увидели обман; но видя также, что войско российское в Киеве было их сильнее, не дерзнули взбунтоваться и смиренно просились в Грецию. Владимир с радостию отпустил сих опасных людей, удержал в России достойнейших из них и роздал им многие города в управление. Между тем послы его предуведомили императора, чтобы

он не оставлял мятежных варягов в столице, но разослал по городам и ни в каком случае не дозволял бы им возвратиться в Россию, сильную собственным войском.

Владимир, утвердив власть свою, изъявил отменное усердие к богам языческим: соорудил новый истукан Перуна с серебряною головою и поставил его, близ теремного двора , на священном холме, вместе с иными кумирами. Так, говорит летописец, стекался народ ослепленный и земля осквернялась кровию жертв. Может быть, совесть беспокоила Владимира; может быть, хотел он сею кровию примириться с богами, раздраженными его братоубийством: ибо и самая вера язычества не терпела таких злодеяний... Добрыня, посланный от своего племянника управлять Новымгородом, также поставил, на берегу Волхва, богатый кумир Перунов.

Но сия Владимирова набожность не препятствовала ему утопать в наслаждениях чувственных. Первою его супругою была Рогнеда, мать Изяслава, Мстислава, Ярослава, Всеволода и двух дочерей; умертвив брата, он взял в наложницы свою беременную невестку, родившую Святополка; от другой законной супруги, чехини или богемки, имел сына Вышеслава; от третьей Святослава и Мстислава; от четвертой, родом из Болгарии, Бориса и Глеба. Сверх того, ежели верить летописи, было у него 300 наложниц в Вышегороде, 300 в нынешней Белогородке (близ Киева) и 200 в селе Берестове. Всякая прелестная жена и девица страшилась его любострастного взора: он презирал святость брачных союзов и невинности. Одним словом, летописец называет его вторым Соломоном в женолюбии.

Владимир, вместе со многими героями древних и новых времен, любя жен, любил и войну. Польские славяне, ляхи, наскучив бурною вольностию, подобно славянам российским, еще ранее их прибегнули к единовластию. Мечислав, государь знаменитый в истории введением христианства в земле своей, правил тогда народом польским; Владимир объявил ему войну, с намерением,

- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -

кажется, возвратить то, что было еще Олегом завоевано в Галиции, но после, может быть, при слабом Ярополке отошло к государству Польскому. Он взял город Червень (близ Хелма), Перемышль и другие, которые, с сего времени будучи собственностию России, назывались Червенскими . В следующие два года храбрый князь смирил бунт вятичей, не хотевших платить дани, и завоевал страну ятвягов, дикого, но мужественного народа латышского, обитавшего в лесах между Литвою и Польшею. Далее к северо-западу он распространил свои владения до самого Балтийского моря, ибо Ливония, по свидетельству Стурлезона, летописца исландского, принадлежала Владимиру, коего чиновники ездили собирать дань со всех жителей между Курляндиею и Финским заливом.

Увенчанный победою и славою, Владимир хотел принести благодарность идолам и кровию человеческою обагрить алтари. Исполняя совет бояр и старцев , он велел бросить жребий, кому из отроков и девиц киевских надлежало погибнуть в удовольствие мнимых богов - и жребий пал на юного варяга, прекрасного лицом и душою, коего отец был христианином. Посланные от старцев объявили родителю о сем несчастии; вдохновенный любовию к сыну и ненавистию к такому ужасному суеверию, он начал говорить им о заблуждении язычников, о безумии кланяться тленному дереву, вместо живого Бога, истинного Творца неба, земли и человека. Киевляне

терпели христианство; но торжественное хуление веры их произвело всеобщий мятеж в городе. Народ вооружился, разметал двор варяжского христианина и требовал жертвы. Отец, держа сына за руку, с твердостию сказал: “Ежели идолы ваши действительно боги, то пусть они сами извлекут его из моих объятий”. Народ, в исступлении ярости, умертвил отца и сына, которые были, таким образом, первыми и последними мучениками христианства в языческом Киеве. Церковь наша чтит их святыми под именем Феодора и Иоанна.

Владимир скоро имел случай новыми победами доказать свое мужество и счастие. Радимичи, спокойные данники великих князей со времен Олеговых, вздумали объявить себя независимыми: он спешил наказать их. Храбрый воевода его, прозванием Волчий Хвост , начальник передовой дружины княжеской, встретился с ними на берегах реки Пищаны и наголову побил мятежников; они смирились, и с того времени (пишет Нестор) вошло на Руси в пословицу: радимичи волчья хвоста бегают.

- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -

На берегах Волги и Камы издревле обитали болгары, или, может быть, переселились туда с берегов Дона в

VII веке, не хотел повиноваться хану козарскому. В течение времени они сделались народом гражданским и торговым; имели сообщение, посредством судоходных рек, с севером России, а чрез море Каспийское с Персиею и другими богатыми азиатскими странами. Владимир, желая завладеть Камскою Болгариею, отправился на судах вниз по Волге вместе с новогородцами и знаменитым Добрынею; берегом шли конные торки , союзники или наемники россиян. Здесь в первый раз упоминается о сем народе, единоплеменном с туркоманами и печенегами; он кочевал в степях на юго-восточных границах России, там же, где скитались орды печенежские. Великий князь победил болгаров, но мудрый Добрыня, по известию летописца, осмотрев пленников и видя их в сапогах , сказал Владимиру: “Они не захотят быть нашими данниками: пойдем лучше искать лапотников !” Добрыня мыслил, что люди избыточные имеют более причин и средств обороняться. Владимир, уважив его мнение, заключил мир с болгарами, которые торжёственно обещались жить дружелюбно с россиянами, утвердив клятву сими простыми словами: “Разве тогда нарушим договор свой, когда камень станет плавать, а хмель тонуть на воде”.- Ежели не с данию, то по крайней мере с честию и с дарами Великий князь возвратился в столицу.

К сему времени надлежит, кажется, отнести любопытный и трогательный случай, описанный в продолжении Несторовой летописи. Рогнеда, названная по ее горестям Гориславою , простила супругу убийство отца и братьев, но не могла простить измены в любви: ибо Великий князь уже предпочитал ей других жен, и выслал несчастную из дворца своего. В один день, когда Владимир, посетив ее жилище уединенное на берегу; Лыбеди- близ Киева, где в Несторово время было село Предславино ,- заснул там крепким сном, она хотела ножом, умертвить его. Князь проснулся и отвел удар. Напомнив жестокому смерть ближних своих и проливая слезы, отчаянная Рогнеда жаловалась, что он уже давно не любит ни ее, ни бедного младенца, Изяслава. Владимир решился собственною рукою казнить преступницу; велел ей украситься брачною одеждою и, сидя на богатом ложе, в светлой храмине, ждать смерти. Уже гневный супруг и судия вступил в сию храмину... Тогда юный Изяслав, наученный Рогнедою, подал ему меч

- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -

обнаженный и сказал: “Ты не один, о родитель мой! сын будет свидетелем”. Владимир, бросив меч на землю, ответствовал: “Кто знал, что ты здесь!..” Удалился, собрал бояр и требовал их совета. “Государь!- сказали они,- прости виновную для сего младенца и дай им в удел бывшую область отца ее”. Владимир согласился: построил новый город в нынешней Витебской губернии и, назвав его Изяславлем , отправил туда мать и сына.

Теперь приступаем к описанию важнейшего дела Владимирова, которое всего более прославило его в истории... Исполнилось желание благочестивой Ольги, и Россия, где уже более ста лет мало-помалу укоренялось христианство, наконец вся и торжественно признала святость оного, почти в одно время с землями соседственными: Венгриею, Польшею, Швециею, Норвегиею и Даниею. Самое разделение церквей, восточной и; западной, имело полезное следствие для истинной веры: ибо главы их старались превзойти друг друга в деятельной ревности к обращению язычников.

Древний летописец наш повествует, что не только христианские проповедники, но и магометане, вместе с иудеями, обитавшими в земле Козарской или в Тавриде, присылали в Киев мудрых законников склонять Владимира к принятию веры своей и что Великий князь охотно выслушивал их учение. Случай вероятный: народы соседственные могли желать, чтобы государь, уже славный победами в Европе и в Азии, исповедовал одного Бога с ними, и Владимир мог также - увидев, наконец, подобно великой бабке своей, заблуждение язычества - искать истины в разных верах.

Первые послы были от волжских или камских болгаров. На восточных и южных берегах Каспийского моря уже давно господствовала вера магометанская, утвержденная там счастливым оружием аравитян: болгары приняли оную и хотели сообщить Владимиру. Описание Магометова рая и цветущих гурий пленило воображение сластолюбивого князя; но обрезание казалось ему ненавистным обрядом и запрещение пить вино уставом безрассудным. Вино , сказал он, есть введение для русских; не можем быть без него .- Послы немецких католиков говорили ему о величии невидимого Вседержителя и ничтожности идолов. Князь ответствовал им: идите обратно ; отцы наши не принимали веры от папы. Выслушав иудеев, он спросил, где их отечество. “В Иерусалиме”,- ответствовали проповедники,- но Бог во гневе своем расточил нас по землям чуждым”. И вы, наказы-

- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -

ваемые Богом, дерзаете учить других?
- сказал Владимир.- Мы не хотим, подобно вам, лишиться своего отечества. - Наконец безыменный философ, присланный греками, опровергнув в немногих словах другие веры, рассказал Владимиру все содержание Библии, Ветхого и Нового Завета: историю творения, рая, греха, первых людей, потопа, народа избранного, искупления христианства, семи соборов, и в заключение показал ему картину Страшного Суда, с изображением праведных, идущих в рай,и грешных, осужденных на вечную муку. Пораженный сим зрелищем, Владимир вздохнул и сказал: “Благо добродетельным и горе злым!” Крестися, - ответствовал философ,- и будешь в раю с первыми.

Летописец наш угадывал, каким образом проповедники вер долженствовали говорить с Владимиром; но ежели греческий философ, действительно, имел право на сие имя, то ему не трудно было уверить язычника разумного в великом превосходстве закона христианского. Вера славян ужасала воображение могуществом разных богов, часто между собою несогласных, которые играли жребием людей и нередко увеселялись их кровию. Хотя славяне признавали также и бытие единого Существа высочайшего, но праздного, беспечного в рассуждении судьбы мира, подобно божеству Эпикурову и Лукрециеву. О жизни за

пределами гроба, столь любезной человеку, вера не сообщала им никакого ясного понятия: одно земное было ее предметом. Освящая добродетель храбрости, великодушия, честности, гостеприимства, она способствовала благу гражданских обществ в их новости, но не могла удовольствовать сердца чувствительного и разума глубокомысленного. Напротив того, христианство, представляя в едином невидимом Боге создателя и правителя вселенной, нежного отца людей, снисходительного к их слабостям и награждающего добрых- здесь миром и покоем совести, а там, за тьмою временной смерти, блаженством вечной жизни,- удовлетворяет всем главным потребностям души человеческой.

Владимир, отпустив философа с дарами и с великою честию, собрал бояр и градских старцев ; объявил им предложение магометан, иудеев, католиков, греков и требовал их совета. “Государь! - сказали бояре и старцы,- всякой человек хвалит веру свою: ежели хочешь избрать лучшую, то пошли умных людей в разные земли, испытать, который народ достойнее поклоняется Божеству”. И великий князь отправил десять благора-

- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -

зумных мужей для сего испытания. Послы видели в стране болгаров храмы скудные, моление унылое, лица печальные; в земле немецких католиков богослужение с обрядами, но, по словам летописи, без всякого величия и красоты ; наконец, прибыли в Константинополь. Да созерцают они славу Бога нашего! - сказал император и, зная, что грубый ум пленяется более наружным блеском, нежели истинами отвлеченными, приказал вести послов в Софийскую церковь, где сам патриарх, облаченный в святительские ризы, совершал литургию. Великолепие храма, присутствие всего знаменитого духовенства греческого, богатые одежды служебные, убранство алтарей, красота живописи, благоухание фимиама, сладостное пение клироса, безмолвие народа, священная важность и таинственность обрядов изумили россиян; им казалось, что сам Всевышний обитает в сем храме и непосредственно с людьми соединяется... Возвратясь в Киев,

послы говорили князю с презрением о богослужении магометан, с неуважением о католическом и с восторгом о византийском, заключив словами: “Всякой человек, вкусив сладкое, имеет уже отвращение от горького; так и мы, узнав веру греков, не хотим иной”. Владимир желал еще слышать мнение бояр и старцев. “Когда бы закон греческий,- сказали они,- не был лучше других, то бабка твоя, Ольга, мудрейшая всех людей, не вздумала бы принять его”. Великий князь решился быть христианином.

Так повествует наш летописец, который мог еще знать современников Владимира и потому достоверный в описании важных случаев его княжения. Истина сего российского посольства в страну католиков и в Царьград, для испытания закона христианского, утверждается также известиями одной греческой древней рукописи, хранимой в парижской библиотеке: несогласие состоит единственно в прилагательном имени Василия, тогдашнего царя византийского, названного в ней Македонским вместо Багрянородного

Владимир мог бы креститься и в собственной столице своей, где уже давно находились церкви и священники христианские; но князь пышный хотел блеска и величия при сем важном действии: одни цари греческие и патриарх казались ему достойными сообщить целому его народу уставы нового богослужения. Гордость могущества и славы не позволяла также Владимиру унизиться, в рассуждении греков, искренним признанием своих языческих заблуждений и смиренно просить крещения:

- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -

он вздумал, так сказать, завоевать веру христианскую и принять ее святыню рукою победителя.

Собрав многочисленное войско, Великий князь пошел на судах, к греческому Херсону, которого развалины доныне видимы в Тавриде, близ Севастополя. Сей торговый город, построенный в самой глубокой древности выходцами гераклейскими, сохранял еще в

X веке бытие и славу свою, несмотря на великие опустошения, сделанные дикими народами в окрестностях Черного моря, со времен Геродотовых скифов до козаров и печенегов. Он признавал над собою верховную власть императоров греческих, но не платил им дани; избирал своих начальников и повиновался собственным законам республиканским. Жители его, торгуя во всех пристанях черноморских, наслаждались изобилием.- Владимир, остановясь в гавани или заливе Херсонском, высадил на берег войско и со всех сторон окружил город. Издревле привязанные к вольности, херсонцы оборонялись мужественно. Великий князь грозил им стоять три года под их стенами, ежели они не сдадутся, но граждане отвергали его предложения, в надежде, может быть, иметь скорую помощь от греков; старались уничтожать все работы осаждающих и, сделав тайный подкоп, как говорит летописец, ночью уносили в город ту землю, которую россияне сыпали перед стенами, чтобы окружить оные валом, по древнему обыкновению военного искусства. К счастию, нашелся в городе доброжелатель Владимиру, именем Анастас: сей человек пустил к россиянам стрелу, с надписью: за вами, к востоку, находятся колодези, дающие воду херсонцам чрез подземельные трубы; вы можете отнять ее. Великий князь спешил воспользоваться советом и велел перекопать водоводы (коих следы еще заметны близ нынешних развалин херсонских). Тогда граждане, изнуряемые жаждою, сдались россиянам.

Завоевав славный и богатый город, который в течение многих веков умел отражать приступы народов варварских, российский князь еще более возгордился своим величием и чрез послов объявил императорам, Василию и Константину, что он желает быть супругом сестры их, юной царевны Анны, или, в случае отказа, возьмет

Константинополь. Родственный союз с греческими знаменитыми царями казался лестным для его честолюбия. Империя, по смерти героя Цимисхия, была жертвою мятежей и беспорядка: военачальники Склир и Фока не хотели повиноваться законным государям и спорили с ними о державе. Сии обстоятельства принудили импе-

- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -

раторов забыть обыкновенную надменность греков и презрение к язычникам. Василий и Константин, надеясь помощию сильного князя российского спасти трон и венец, ответствовали ему, что от него зависит быть их зятем; что, приняв веру христианскую, он получит и руку царевны, и царство небесное. Владимир, уже готовый к тому, с радостию изъявил согласие креститься, но хотел прежде, чтобы императоры, в залог доверенности и дружбы, прислали к нему сестру свою. Анна ужаснулась: супружество с князем народа, по мнению греков, дикого и свирепого казалось ей жестоким пленом и ненавистнее смерти. Но политика требовала сей жертвы, и ревность к обращению идолопоклонников служила ей оправданием или предлогом. Горестная царевна отправилась в Херсон на корабле, сопровождаемая знаменитыми духовными и гражданскими чиновниками; там парод встретил ее как свою избавительницу со всеми знаками усердия и радости. В летописи сказано, что Великий князь тогда разболелся глазами и не мог ничего видеть; что Анна убедила его немедленно креститься и что он прозрел в самую ту минуту, когда святитель возложил на него руку. Бояре российские, удивленные чудом, вместе с государем приняли истинную веру (в церкви св. Василия, которая стояла на городской площади, между двумя палатами, где жили Великий князь и невеста его). Херсонский митрополит и византийские пресвитеры совершили сей обряд торжественный, за коим следовало обручение и самый брак царевны с Владимиром, благословенный для России во многих отношениях и весьма счастливый для Константинополя, ибо Великий князь, как верный союзник императоров, немедленно отправил к ним часть мужественной дружины своей, которая помогла Василию разбить мятежника Фоку и восстановить тишину в Империи.

Сего недовольно: Владимир отказался от своего завоевания и, соорудив в Херсоне церковь - на том возвышении, куда граждане сносили из-под стен землю, возвратил

ce й город царям греческим в изъявление благодарности за руку сестры их. Вместо пленников, он вывел из Херсона одних иереев и того Анастаса, который помог ему овладеть городом; вместо дани взял церковные сосуды, мощи св. Климента и Фива, ученика его, также два истукана и четырех коней медных, в знак любви своей к художествам (сии, может быть, изящные произведения древнего искусству стояли в Несторово время на площади старого Киева, близ нынешней

- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -

Андреевской и Десятинной церкви). Наставленный херсонским митрополитом в тайнах и нравственном учении христианства, Владимир спешил в столицу свою озарить народ светом крещения. Истребление кумиров служило приуготовлением к сему торжеству: одни были изрублены, другие сожжены. Перуна, главного из них, привязали к хвосту конскому, били тростями и свергнули с горы в Днепр. Чтобы усердные язычники не извлекли идола из реки, воины княжеские отталкивали его от берегов и проводили до самых порогов, за коими он был повержен волнами на берег (и сие место долго называлося Перуновым). Изумленный народ не смел защитить своих мнимых богов, но проливал слезы

, бывшие для них последнею данию суеверия: ибо Владимир на другой день велел объявить в городе, чтобы все люди русские, вельможи и рабы, бедные, и богатые шли креститься- и народ, уже лишенный предметов древнего обожания, устремился толпами на берег Днепра, рассуждая, что новая вера должна быть мудрою и святою, когда Великий князь и бояре предпочли ее старой вере отцов своих. Там явился Владимир, провожаемый собором греческих священников, и, по данному знаку, бесчисленное множество людей вступило в реку: большие стояли в воде по грудь и шею; отцы и матери держали младенцев на руках; иереи читали молитвы крещения и пели славу Вседержителя. Когда же обряд торжественный совершился, когда священный собор нарек всех граждан киевских христианами, тогда Владимир, в радости и восторге сердца устремив взор на небо, громко произнес молитву: “Творец земли и неба! благослови сих новых чад твоих; дай им познать тебя, Бога истинного; утверди в них веру правую. Будь мне помощию в искушениях зла, да восхвалю достойно святое имя твое!..” В сей великий день , говорит летописец, земля и небо ликовали.

Скоро знамения веры христианской, принятой государем, детьми его, вельможами и народом, явились на развалинах мрачного язычества в России, и жертвенники Бога истинного заступили место идольских требищ. Великий князь соорудил в Киеве деревянную церковь св. Василия, на том месте, где стоял Перун, и призвал из Константинополя искусных зодчих для строения храма каменного во имя Богоматери, там, где в 983 году пострадал за веру благочестивый варяг и сын его. Между тем ревностные служители алтарей, священники, проповедовали Христа в разных областях государства.

- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -

Многие люди крестились, рассуждая, без сомнения, так же, как и граждане киевские; другие, привязанные к закону древнему, отвергали новый: ибо язычество господствовало ” некоторых странах России до- самого

XII века. Владимир не хотел, кажется, принуждать совести; но взял лучшие, надежнейшие меры для истребления языческих заблуждений: он старался просветить россиян . Чтобы утвердить веру на знании книг божественных, еще в IX веке переведенных на славянский язык Кириллом и Мефодием и, без сомнения, уже давно известных киевским христианам, Великий князь завел для отроков училища, бывшие первым основанием народного просвещения в России. Сие благодеяние казалось тогда страшною новостию, и жены знаменитые, у коих неволею брали детей в науку, оплакивали их как мертвых, ибо считали грамоту опасным чародейством.

Владимир имел 12 сыновей, еще юных отроков. Мы уже наименовали из них 9: Станислав, Позвизд, Судислав родились, кажется, после. Думая, что дети могут быть надежнейшими слугами отца, или, лучше сказать, следуя несчастному обыкновению сих времен, Владимир разделил государство на области и дал в удел Вышеславу Новгород, Изяславу Полоцк, Ярославу Ростов: по смерти же Вышеслава Новгород, а Ростов Борису; Глебу Муром, Святославу Древлянскую землю, Всеволоду Владимир Волынский, Мстиславу Тмуторокань, или греческую Таматарху, завоеванную, как вероятно, мужественным дедом его; а Святополку, усыновленному племяннику, Туров, который доныне существует в Минской губернии и назван так от

имени варяга Тура, повелевавшего некогда сею областию. Владимир отправил малолетних князей в назначенный для каждого удел, поручив их до совершенного возраста благоразумным пестунам. Он, без сомнения, не думал раздробить государства и дал сыновьям одни права своих наместников; но ему надлежало бы предвидеть следствия, необходимые по его смерти. Удельный князь, повинуясь отцу, самовластному государю всей России, мог ли столь же естественно повиноваться и наследнику, то есть брату своему? Междоусобие детей Святославовых уже доказало противное; но Владимир не воспользовался сим опытом: ибо самые великие люди действуют согласно с образом мыслей и правилами своего века.

Желая удобнее образовать народ и защитить южную Россию от грабительства печенегов, Великий князь основал новые города по рекам Десне, Остеру, Трубежу, Су-

- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -

ле, Стугне и населил их новгородскими славянами, кривичами, чудью, вятичами. Укрепив Киевский Белгород стеною, он перевел туда многих жителей из других, городов: ибо отменно любил его и часто живал в оном. Война с хорватами, обитавшими (как думаем) на границах Седмиградской области и Галиции, отвлекла Владимира от внутренних государственных распоряжений. Едва окончив ее миром, или победою, он сведал о набеге печенегов, которые пришли из-за Сулы и разоряли область Киевскую. Великий князь встретился с ними на берегах Трубежа; причем летописец рассказывает следующую повесть:

“Войско печенегов стояло за рекою; князь их вызвал Владимира на берег и предложил ему решить дело поединком между двумя с обеих сторон избранными богатырями. Ежели русский убьет печенега, сказал он, то обязываемся три года не воевать с вами, а ежели, наш победит, то мы вольны три года опустошать твою землю . Владимир согласился и велел бирючам , или герольдам, в стане своем кликнуть охотников для поединка; не сыскалось ни одного, и князь российский был в горести. Тогда приходит к нему старец и говорит: “Я вышел в поле с четырьмя сынами, а меньший остался дома. С самого детства никто не мог одолеть его. Однажды, в сердце на меня, он разорвал надвое толстую воловью кожу. Государь! вели ему бороться с печенегом”. Владимир немедленно послал за юношею, который для опыта в силе своей требовал быка дикого; и когда зверь, раздраженный прикосновением горячего железа, бежал мимо юноши, сей богатырь одной рукою вырвал у него из боку кусок мяса. На другой день явился печенег, великан

страшный, и, видя своего малорослого противника, засмеялся. Выбрали место: единоборцы схватились. Россиянин крепкими мышцами своими давнул печенега и мертвого ударил об землю. Тогда дружина княжеская, воскликнув победу, бросилась на устрашенное войско печенегов, которое едва могло спастися бегством. Радостный Владимир в память сему случаю заложил на берегу Трубежа город и назвал его Переяславлем , ибо юноша русский переял у врагов славу. Великий князь, наградив витязя и старца, отца его, саном боярским, возвратился с торжеством в Киев”. Поединок может быть истиною; но обстоятельство, что Владимир основал Переяславль, кажется сомнительным: ибо о сем городе упоминается еще в Олеговом договоре с греками в 906 году.

- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -

Россия года два или три наслаждалась потом тишиною. Владимир, к великому своему удовольствию, видел наконец совершение каменного храма в Киеве, посвященного Богоматери и художеством греков украшенного. Там, исполненный веры святой и любви к народу, он сказал пред алтарем Всевышнего: “Господи! в сем храме, мною сооруженном, да внимаешь всегда молитвам добрых россиян” - и в знак сердечной радости угостил во дворце княжеском бояр и градских старцев; не забыл и людей бедных, щедро удовлетворив их нуждам.- Владимир отдал в новую церковь иконы, кресты и сосуды, взятые в Херсоне; велел служить в ней херсонским иереям; поручил ее любимцу своему Анастасу; уставил брать ему десятую часть из собственных доходов княжеских и, клятвенною грамотою обязав своих наследников не преступать сего закона, положил оную в храме. Следственно Анастас был священного сана и, вероятно, знаменитого, когда главная церковь столицы (доныне именуемая Десятинною ) находилась под его особенным ведением. Новейшие летописцы утвердительно повествуют о киевских митрополитах сего времени, но, именуя их, противоречат друг другу. Нестор совсем не упоминает о митрополии до княжения Ярославова, говоря единственно о епископах, уважаемых Владимиром, без сомнения, греках или славянах греческих, которые, разумея язык наш, тем удобнее могли учить россиян.

Случай, опасный для Владимировой жизни, еще более утвердил сего князя в чувствах набожности. Печенеги, снова напав на области российские, приступили к Василеву, городу, построенному им на реке Стугне. Он вышел в поле с малою дружиною, не мог устоять против их множества и должен был скрыться под мостом. Окруженный со всех сторон врагами свирепыми, Владимир обещался, ежели небо спасет его, соорудить в Василеве храм празднику того дня, святому Преображению. Неприятели удалились, и Великий князь, исполнив обет свой, созвал к себе на пир вельмож, посадников, старейшин из других городов. Желая изобразить его роскошь, летописец говорит, что Владимир приказал сварить триста варь меду и восемь дней праздновал с боярами в Василеве. Убогие получили 300 гривен из казны государственной. Возвратясь в Киев, он дал новый пир не только вельможам, но и всему народу, который искренно радовался спасению доброго и любимого государя. С того времени сей князь всякую неделю угощал в гриднице , или в прихожей дворца своего, бояр, гридней (меченос-

- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -

цев княжеских), воинских сотников, десятских и всех людей именитых или нарочитых . Даже и в те дни, когда его не было в Киеве, они собирались во дворце и находили столы, покрытые мясами, дичиною и всеми роскошными яствами тогдашнего времени. Однажды - как рассказывает летописец - гости Владимировы, упоенные крепким медом, вздумали жаловаться, что у знаменитого государя русского подают им к обеду деревянные ложки: Великий князь, узнав о том, велел сделать для них серебряные , говоря благоразумно: серебром и золотом не добудешь верной дружины; а с нею добуду много и серебра и золота, подобно отцу моему и деду . Владимир, по словам летописи, отменно любил свою дружину и советовался с сими людьми, не только храбрыми, но и разумными, как о воинских, так и гражданских делах.

Будучи другом усердных бояр и чиновников, он был истинным отцом бедных, которые всегда могли приходить на двор княжеский утолять там голод свой и брать из казны деньги. Сего мало: больные , говорил Владимир, не в силах дойти до палат моих - и велел развозить по улицам хлебы, мясо, рыбу, овощи, мед и квас в бочках. “Где нищие, недужные?” - спрашивали люди княжеские и наделяли их всем потребным. Сию добродетель Владимирову приписывает Нестор действию христианского учения. Слова евангельские: блажени милостиви, яко тии помиловани будут , и Соломоновы: дая нищему, богу в заим даете - вселили в душу Великого князя редкую любовь к благотворению и вообще такое милосердие, которое выходило даже из пределов государственной пользы. Он щадил жизнь самых убийц и наказывал их только вирою , или денежною пенею; число преступников умножалось, и дерзость их ужасала добрых, спокойных граждан. Наконец духовные пастыри церкви вывели набожного князя из заблуждения. “Для чего не караешь злодейства?” - спросили они. Боюсь гнева небесного ,- ответствовал Владимир. “Нет,- сказали епископы,- ты поставлен богом на казнь злым, а добрым - на милование. Должно карать преступника, но только с рассмотрением”. Великий князь, приняв их совет, отменил виру и снова ввел смертную казнь, бывшую при Игоре и Святославе.

Сим благоразумным советникам надлежало еще пробудить в нем для государственного блага и прежний дух воинский, усыпленный тем же человеколюбием. Владимир уже не искал славы героев и жил в мире с соседственными государями: польским, венгерским и богем-

- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -

ским; но хищные печенеги, употребляя в свою пользу миролюбие его, беспрестанно опустошали Россию. Мудрые епископы и старцы доказали великому князю, что государь должен быть ужасом не только преступников государственных, но и внешних врагов - и глас воинских труб снова раздался в нашем древнем отечестве.

Владимир желая собрать воинство многочисленное для “решения печенегов, сам отправился в Новгород; но сии неутомимые враги, узнав его отсутствие, приближались к столице, окружили Белгород и пресекли сообщение жителей с местами окрестными. Чрез несколько времени сделался там голод

, и народ, собравшись на вече или совет, изъявил желание сдаться неприятелям. “Князь далеко,- говорил он.- Печенеги могут умертвить только некоторых из нас, а от голода мы все погибнем”. Но хитрость умного старца, впрочем, не совсем вероятная , спасла граждан. Он велел ископать два колодезя, поставить в них одну кадь с сытою, другую - с тестом и звать старшин неприятельских будто бы для переговоров. Видя сии колодези, они поверили, что земля сама собою производит там вкусную для людей пищу, и возвратились к своим князьям с вестию, что город не может иметь недостатка в съестных припасах! Печенеги сняли осаду. Вероятно, что Владимир счастливым оружием унял, наконец, сих варваров: по крайней мере летописец, не упоминает более о их нападениях на Россию до самого 1015 году. Но здесь предания оставляют, кажется, Нестора, и в течение семнадцати лет он сказывает нам только, что в 1000 году умерли Мальфрида - одна из бывших Владимировых жен, как надобно думать, и знаменитая несчастием Рогнеда, в 1001 Изяслав, а в 1003 младенец Всеслав, сын Изяславов, что в 1007 году привезли иконы в киевский храм Богоматери из Херсона или из Греции, а в 1011 скончалась Анна, супруга Владимирова, достопамятная для потомства: ибо она была орудием небесной благодати, извлекшей Россию из тьмы идолопоклонства.

В сии годы, скудные происшествиями по Несторовой летописи, Владимир мог иметь ту войну с норвежским принцем Эриком, о коей повествует исландский летописец Стурлезон. Гонимый судьбою, малолетний принц норвежский Олоф, племянник Сигурда, одного из вельмож Владимировых, с материю, вдовствующею королевою Астридою, нашел убежище в России; учился при дворе, осыпаемый милостями великой княгини, и ревностно служил государю; но, оклеветанный завистливы-

- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -

ми боярами, должен был оставить его службу. Чрез несколько лет, может быть, с помощию России, он сделался королем норвежским, отняв престол у Эрика, который бежал в Швецию, собрал войско, напал на северо-западные Владимировы области, осадил и взял приступом город российский Альдейгабург , или, как вероятно , нынешнюю Старую Ладогу, где обыкновенно приставали мореплаватели скандинавские и где, по народному преданию, Рюрик имел дворец свой. Храбрый норвежский принц четыре года воевал с Владимиром; наконец, уступив превосходству сил его, вышел из России.

Судьба не пощадила Владимира в старости: пред концом своим ему надлежало увидеть с горестию, что властолюбие вооружает не только брата против брата, но и сына против отца.

Наместники Новогородские ежегодно платили две тысячи гривен Великому князю и тысячу раздавали гридням, или телохранителям княжеским. Ярослав, тогдашний правитель Новагорода, дерзнул объявить себя независимым и не хотел платить дани. Раздраженный Владимир велел готовиться войску к походу в Новгород, чтобы наказать ослушника; а сын, ослепленный властолюбием, призвал из-за моря варягов на помощь, думая, вопреки законам божественным и человеческим, поднять меч на отца и государя. Небо, отвратив сию войну богопротивную, спасло Ярослава от злодеяния редкого. Владимир, может быть от горести, занемог тяжкою болезнию, и в то же самое время печенеги ворвались в Россию; надлежало отразить их: не имея сил предводительствовать войском, он поручил его любимому сыну Борису, князю ростовскому, бывшему тогда в Киеве, и чрез несколько дней скончался в Берестове, загородном дворце, не избрав наследника и оставив кормило государства на волю рока...

Святополк, усыновленный племянник Владимиров, находился в столице; боясь его властолюбия, придворные хотели утаить кончину Великого князя, вероятно для того, чтобы дать время сыну его, Борису, возвратиться в Киев; ночью выломали пол в сенях, завернули тело в ковер, спустили вниз по веревкам и отвезли в храм Богоматери. Но скоро печальная весть разгласилась в городе: вельможи, народ, воины бросились в церковь, увидели труп государя и стенанием изъявили свое отчаяние. Бедные оплакивали благотворителя, бояре - отца отечества... Тело Владимирове заключили в мраморную раку и поставили оную торжественно, рядом с

- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -

гробницею супруги его, Анны, среди храма Богоматери, им сооруженного.

Сей князь, названный церковию Равноапостольным , заслужил и в истории имя Великого . Истинное ли уверение в святыне христианства, или, как повествует знаменитый арабский историк

XIII века, одно честолюбие и желание быть в родственном союзе с государями византийскими решило его креститься? известно богу, а не людям. Довольно, что Владимир, приняв веру Спасителя, освятился ею в сердце своем и стал иным человеком. Быв в язычестве мстителем свирепым, гнусным сластолюбцем, воином кровожадным и - что всего ужаснее - братоубийцею. Владимир, наставленный в человеколюбивых правилах христианства, боялся уже проливать кровь самых злодеев и врагов отечества. Главное право его на вечную славу и благодарность потомства состоит, конечно, в том, что он поставил россиян на путь истинной веры: но имя Великого принадлежит ему и за дела государственные. Сей князь, похитив единовластие, благоразумным и счастливым для народа правлением загладил вину свою; выслав мятежных варягов из России, употребил лучших из них в ее пользу; смирил бунты своих данников, отражал набеги хищных соседов, победил сильного Мечислава и славный храбростию народ ятвижский; расширил пределы государства на западе; мужеством дружины своей утвердил венец на слабой главе восточных императоров; старался просветить Россию: населил пустыни, основал новые города; любил советоваться с мудрыми боярами о полезных уставах земских; запел училища и призывал из Греции не только иереев, но и художников; наконец был нежным отцом народа бедного. Горестию последних минут своих он заплатил за важную ошибку в политике, за назначение особенных уделов для сыновей.

Слава его правления раздалась в трех частях мира: древние скандинавские, немецкие, византийские, арабские летописи говорят о нем. Кроме преданий церкви и нашего первого летописца о делах Владимировых, память сего Великого князя хранилась и в сказках народных о великолепии пиров его, о могучих богатырях его времени: о Добрыне Новогородском, Александре с золотою гривою , Илье Муромце, сильном Рахдае (который будто бы один ходил на 300 воинов), Яне Усмошвеце, грозе печенегов, и прочих, о коих упоминается в новейших, отчасти баснословных, летописях. Сказки - не история, но сие сходство в народных понятиях о временах

- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -

Карла Великого и князя Владимира достойно замечания: тот и другой, заслужив бессмертие в летописях своими победами, усердием к христианству, любовию к наукам, живут доныне и в сказках богатырских.

Владимир, несмотря на слабое от природы здоровье, дожил до старости: ибо в 970 году уже господствовал в Новегороде, под руководством дяди, боярина Добрыни.

Прежде нежели будем говорить о наследниках сего великого монарха, дополним историю описанных нами времен всеми известиями, которые находятся в Несторе и в чужестранных современных летописцах, о гражданском и нравственном состоянии тогдашней России: чтобы не прерывать нити исторического повествования, сообщаем оные в статье особенной.

- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -

Текст переведен в электронный формат студенткой гр.ЭН-208

Горденко Мариной