Гуйлинь на карте китая русском. Карта гуйлиня на русском языке. Пещера Бамбуковой флейты

Стрешневы

Описание герба: В щите, имеющем голубое поле, изображена серебряная подкова и над ней золотой крест. Щит увенчан дворянским шлемом с дворянской на нем короной, на поверхности которой выходящая собака в золотом ошейнике. Намет на щите голубой, подложенный серебром.

Том и лист Общего гербовника:
Губернии, в РК которых внесён род:
Часть родословной книги:
Близкие роды:
Период существования рода:
Подданство:
Имения:

Род Стрешневых, владевший под Москвой усадьбой Покровское и внесённый в 6-ю часть родословной книги Московской губернии, угас в 1802 году. Фамилия была передана одной отрасли рода Глебовых , в свою очередь, также пресекшейся.

Основные представители

По родословной басне род Стрешневых происходит от шляхтича Якова Стрешевского, стольника плоцкого, герба Побуг , сын которого, Дмитрий Яковлевич, выехал при великом князе Иване Васильевиче в Москву .

Подлинное происхождение Стрешневых не установлено. Первый известный по документам предок их, дьяк Филипп Стрешнев, в 1543 году послан был в Великие Луки для переговоров о мире с польскими послами, а в 1549 году при капитуляции Колывани ему поручено было принять и описать весь воинский снаряд, в том городе находившийся.

Стрешневы владели городской усадьбой в Камергерском переулке и подмосковной (ныне - в пределах г. Москвы у южной оконечности Химкинского водохранилища) усадьбой Покровское-Стрешнево в 1664-1917 гг.

Напишите отзыв о статье "Стрешневы"

Литература

Отрывок, характеризующий Стрешневы

Багратион в карете подъезжает к дому, занимаемому Барклаем. Барклай надевает шарф, выходит навстречу v рапортует старшему чином Багратиону. Багратион, в борьбе великодушия, несмотря на старшинство чина, подчиняется Барклаю; но, подчинившись, еще меньше соглашается с ним. Багратион лично, по приказанию государя, доносит ему. Он пишет Аракчееву: «Воля государя моего, я никак вместе с министром (Барклаем) не могу. Ради бога, пошлите меня куда нибудь хотя полком командовать, а здесь быть не могу; и вся главная квартира немцами наполнена, так что русскому жить невозможно, и толку никакого нет. Я думал, истинно служу государю и отечеству, а на поверку выходит, что я служу Барклаю. Признаюсь, не хочу». Рой Браницких, Винцингероде и тому подобных еще больше отравляет сношения главнокомандующих, и выходит еще меньше единства. Сбираются атаковать французов перед Смоленском. Посылается генерал для осмотра позиции. Генерал этот, ненавидя Барклая, едет к приятелю, корпусному командиру, и, просидев у него день, возвращается к Барклаю и осуждает по всем пунктам будущее поле сражения, которого он не видал.
Пока происходят споры и интриги о будущем поле сражения, пока мы отыскиваем французов, ошибившись в их месте нахождения, французы натыкаются на дивизию Неверовского и подходят к самым стенам Смоленска.
Надо принять неожиданное сражение в Смоленске, чтобы спасти свои сообщения. Сражение дается. Убиваются тысячи с той и с другой стороны.
Смоленск оставляется вопреки воле государя и всего народа. Но Смоленск сожжен самими жителями, обманутыми своим губернатором, и разоренные жители, показывая пример другим русским, едут в Москву, думая только о своих потерях и разжигая ненависть к врагу. Наполеон идет дальше, мы отступаем, и достигается то самое, что должно было победить Наполеона.

На другой день после отъезда сына князь Николай Андреич позвал к себе княжну Марью.
– Ну что, довольна теперь? – сказал он ей, – поссорила с сыном! Довольна? Тебе только и нужно было! Довольна?.. Мне это больно, больно. Я стар и слаб, и тебе этого хотелось. Ну радуйся, радуйся… – И после этого княжна Марья в продолжение недели не видала своего отца. Он был болен и не выходил из кабинета.
К удивлению своему, княжна Марья заметила, что за это время болезни старый князь так же не допускал к себе и m lle Bourienne. Один Тихон ходил за ним.
Через неделю князь вышел и начал опять прежнюю жизнь, с особенной деятельностью занимаясь постройками и садами и прекратив все прежние отношения с m lle Bourienne. Вид его и холодный тон с княжной Марьей как будто говорил ей: «Вот видишь, ты выдумала на меня налгала князю Андрею про отношения мои с этой француженкой и поссорила меня с ним; а ты видишь, что мне не нужны ни ты, ни француженка».
Одну половину дня княжна Марья проводила у Николушки, следя за его уроками, сама давала ему уроки русского языка и музыки, и разговаривая с Десалем; другую часть дня она проводила в своей половине с книгами, старухой няней и с божьими людьми, которые иногда с заднего крыльца приходили к ней.
О войне княжна Марья думала так, как думают о войне женщины. Она боялась за брата, который был там, ужасалась, не понимая ее, перед людской жестокостью, заставлявшей их убивать друг друга; но не понимала значения этой войны, казавшейся ей такою же, как и все прежние войны. Она не понимала значения этой войны, несмотря на то, что Десаль, ее постоянный собеседник, страстно интересовавшийся ходом войны, старался ей растолковать свои соображения, и несмотря на то, что приходившие к ней божьи люди все по своему с ужасом говорили о народных слухах про нашествие антихриста, и несмотря на то, что Жюли, теперь княгиня Друбецкая, опять вступившая с ней в переписку, писала ей из Москвы патриотические письма.
«Я вам пишу по русски, мой добрый друг, – писала Жюли, – потому что я имею ненависть ко всем французам, равно и к языку их, который я не могу слышать говорить… Мы в Москве все восторжены через энтузиазм к нашему обожаемому императору.
Бедный муж мой переносит труды и голод в жидовских корчмах; но новости, которые я имею, еще более воодушевляют меня.
Вы слышали, верно, о героическом подвиге Раевского, обнявшего двух сыновей и сказавшего: «Погибну с ними, но не поколеблемся!И действительно, хотя неприятель был вдвое сильнее нас, мы не колебнулись. Мы проводим время, как можем; но на войне, как на войне. Княжна Алина и Sophie сидят со мною целые дни, и мы, несчастные вдовы живых мужей, за корпией делаем прекрасные разговоры; только вас, мой друг, недостает… и т. д.
Преимущественно не понимала княжна Марья всего значения этой войны потому, что старый князь никогда не говорил про нее, не признавал ее и смеялся за обедом над Десалем, говорившим об этой войне. Тон князя был так спокоен и уверен, что княжна Марья, не рассуждая, верила ему.
Весь июль месяц старый князь был чрезвычайно деятелен и даже оживлен. Он заложил еще новый сад и новый корпус, строение для дворовых. Одно, что беспокоило княжну Марью, было то, что он мало спал и, изменив свою привычку спать в кабинете, каждый день менял место своих ночлегов. То он приказывал разбить свою походную кровать в галерее, то он оставался на диване или в вольтеровском кресле в гостиной и дремал не раздеваясь, между тем как не m lle Bourienne, a мальчик Петруша читал ему; то он ночевал в столовой.
Первого августа было получено второе письмо от кня зя Андрея. В первом письме, полученном вскоре после его отъезда, князь Андрей просил с покорностью прощения у своего отца за то, что он позволил себе сказать ему, и просил его возвратить ему свою милость. На это письмо старый князь отвечал ласковым письмом и после этого письма отдалил от себя француженку. Второе письмо князя Андрея, писанное из под Витебска, после того как французы заняли его, состояло из краткого описания всей кампании с планом, нарисованным в письме, и из соображений о дальнейшем ходе кампании. В письме этом князь Андрей представлял отцу неудобства его положения вблизи от театра войны, на самой линии движения войск, и советовал ехать в Москву.

Впервые об этой местности упомянуто в переписной книге конца XVI столетия: тут находилась пустошь, записанная за Елизаром Ивановым сыном Благово, что была «преж сего за Степаном да за Федором за Тушиными». На месте пустоши ранее находилась деревня Подъелки, название которой производят от якобы бывшего тут елового леса. Впоследствии Подъелки становятся центром владения удачливого хозяина, дьяка Михаила Феофилактовича Данилова. Он делает хорошую карьеру: послан в Турцию с сообщением об избрании Михаила Романова на царство, заседает в Разрядном приказе, едет «великим послом» в Польшу и по возвращении пожалован в думные дьяки. Был он состоятельным человеком, известны его богатые пожертвования в Троице-Сергиеву лавру и московский Успенский собор: покровы, кресты, кубок, золотые монеты. М.Ф. Данилов благоустраивает бывшую пустошь, прикупает к ней землю, строит каменный Покровский храм, почему деревня и стала называться селом Покровским.

В 1664 г. село покупает Родион Матвеевич Стрешнев, в роду которого оно находится вплоть до советского времени. Стрешневы стали заметны со времени женитьбы царя Михаила Федоровича на Евдокии, дочери небогатого дворянина Лукьяна Стрешнева в 1626 г. Р.М. Стрешнев исполнял множество самых различных поручении царей Михаила Федоровича и Алексея Михайловича: находился в числе поезжан (так назывались участники свадебного поезда) на свадьбе Алексея Михайловича с Марией Милославской, принимал активное участие в деле патриарха Никона, ездил в 1653 г. на Украину объявить гетману Богдану Хмельницкому о том, что царь «принимает его под свою высокую руку»; в 1676 г. он получил боярское звание и стал главой различных приказов. Рассказывают, как однажды Стрешнев не повиновался самому царю: решительно отказался от того, чтобы ему сделали кровопускание по примеру царя. Царь как типичный восточный деспот приказал и другим подвергнуться тому же: все повиновались, но Стрешнев стоял на своем. Царь осерчал, закричал: «Разве твоя кровь дороже моей? Что ты считаешь себя лучше всех?», побил боярина, но потом пытался загладить свою вину. Родион Стрешнев, как и его однородец Тихон Стрешнев, был до кончины своей в 1687 г. «дядькой» при царевиче Петре Алексеевиче.

В Покровском у Стрешнева находился «двор боярский» и много других построек. Но село стало отстраиваться в основном при его внуке генерал-майоре Петре Ивановиче Стрешневе – в 1766 г. возводится каменный господский дом в стиле елизаветинского барокко. П.И. Стрешнев дослужился до чина генерал-аншефа. Из его девяти детей в живых осталась только одна дочь Елизавета, которую он любил и баловал без меры: не было той прихоти, которой он бы не потакал. Только раз он воспротивился желанию дочери, когда она решила выйти замуж за вдовца генерала Федора Ивановича Глебова, но по прошествии года после смерти отца Елизавета все-таки вышла за него: «Я никогда не была в него влюблена; но я поняла, что это единственный человек, над которым я могу властвовать, вместе с тем уважая его»,– говорила она. Елизавета Петровна была женщиной решительной, с большой силой воли, все родственники боялись ее и не смели даже рта раскрыть без ее разрешения. Как вспоминала ее внучка, «в ней угас тип, может быть еще не совершенно исчезнувший на Руси, но с тех пор уже не проявляющийся в такой силе: смесь самых противоположных качеств и недостатков, утонченной цивилизации и первобытной суровости, европейской grand dame и допетровской барыни».

Возможно, при ней в Покровском вместо старого строится новый трехэтажный усадебный дом в стиле ампир, устраивается регулярный сад с выразительными статуями работы скульптора Антонио Биболотти, специально заказанными в Италии, оранжереей и зверинцем. Вероятно, к этому же времени относится и летний деревянный домик, построенный на краю обрыва к речке Химка. По рассказам, Елизавета Петровна, приезжая в Покровское, каждый раз приказывала сделать себе баню в соседнем селе, но господского дома там не было, и она однажды обронила, что хорошо было бы его иметь. На следующий раз она с удивлением увидела изящный деревянный двухэтажный дом, поставленный на берегу обрыва, откуда открывался великолепный вид на долину реки Химки. Главный фасад был выделен овальными выступом с парными ионическими колоннами и изящными тонкими барельефами. Садовый фасад выходил на парадный двор с фигуркой амура в центре. Этот домик, который так и назывался – Елизаветино, был одним из самых примечательных сооружений в стиле классицизма, поистине архитектурным шедевром, что отнюдь не спасло его от уничтожения. Погибший в ГУЛАГе известный искусствовед А.Н. Греч писал о Елизаветине: «Вся архитектура бесконечно гармонична, музыкальна. Белые колонны, скромные украшения, чудесная выисканность соотношений – все это заставляет видеть здесь руку тонкого мастера. Быть может, это шевалье де Герн, строитель такого же прелестного павильона в Никольском-Урюпине? Быть может, это Н.А. Львов – этот неутомимый русский Палладию? Пока можно лишь гадать».

Последней владелицей Покровского была Евдокия Федоровна Шаховская-Глебова-Стрешнева, владевшая также и участком на Большой Никитской улице в Москве, где она выстроила театр по проекту архитектора К.В. Терского. При ней главный дом усадьбы обстроили с двух сторон совершенно чуждыми ему по стилю зданиями, превратившими его в странную смесь романтического европейского замка с добропорядочным загородным домом богатого русского дворянина-помещика. Строительство это началось по проекту архитектора А.И. Резанова в 1878 г. и продолжалось вплоть до 1916 г. Особенно странной казалась огромная надстройка над старым домом, представлявшая зубчатую квадратную башню, сделанную из дерева и раскрашенную под кирпич. В 1883 г. закончили постройку полукруглого здания с юго-западной стороны старого дома, где находился театр. Его строили также по проекту архитектора К.В. Терского. По воспоминаниям, театр, несмотря на небольшую сцену, был удобен, хорошо оборудован и обставлен; там находилась всего одна ложа, которую каждое воскресенье, когда давались представления, занимала сама княгиня, а партер заполнялся окрестными дачниками. С Е.Ф. Шаховской-Глебовой-Стрешневой была связана нашумевшая история похищения фамильных драгоценностей, описанная в воспоминаниях знаменитого сыщика, начальника Московской уголовной полиции А.Ф. Кошко. В числе украденных вещей были розовый бриллиант, подаренный царем Михаилом Федоровичем жене Евдокии Стрешневой, и сердоликовое кольцо с локоном царицы Евдокии Лопухиной, жены царя Петра I. Драгоценности вскоре были найдены на Нижегородской ярмарке у бывшего лакея владелицы.

Тогда уголовная полиция Москвы считалась одной из лучших в мире. С правой стороны от ворот, ведущих к дворцу Покровского-Стрешнева, стоит церковь, возвращенная недавно верующим. Дата ее возведения точно не определена, но обычно называется 1629 г., а с тех пор она несколько раз перестраивалась. Собиратели московской церковной истории братья Холмогоровы, опубликовавшие в XIX в. несколько томов архивных документов о церквах в Московской епархии, писали о Покровской церкви как о «новоприбылой» в 1629 г., но, правда, таким словом иногда обозначали не только вновь построенные здания, а и вновь освященные после большого ремонта. Есть, однако, и другая дата: в конце XVIII в. Глебовы-Стрешневы хотели поставить на стене церкви мемориальную доску, текст которой дошел до нас – в нем обозначена дата постройки церкви: 1600 год.

Первоначально при церкви находились два придела – Чуда Михаила архангела и св. митрополита Алексея. Известно было, что в 1767 г. у церкви стояла деревянная звонница, а в 1779-м построили каменную колокольню (которая, возможно, была заново возведена в 1822 г. одновременно с основательной переделкой самой церкви); в 1794 г. пристроили трапезную. Еще одна крупная постройка была предпринята в 1880 г., когда тщанием П.П. Боткина, жившего на даче в Покровском-Стрешневе, выстроили новую трапезную с Петропавловским и Никольским приделами.

Недалеко от усадьбы еще сравнительно недавно стояло оригинальное станционное здание в стиле модерн, состоявшее из каменного строения, где находились кассы и помещения обслуживающего персонала, и деревянного перрона с красивого рисунка арками. Эта необычная и нарядная станция, построенная, возможно, архитектором Московско-Виндавской железной дороги С.А. Бржозовским, пошла под слом, т.к. была выстроена новая. После протестов общественности сломку прекратили и оставили незаурядный архитектурный памятник на волю божию, а следовательно никто не отвечал за него, и он не замедлил порушиться.

По преданию, в Покровском-Стрешневе жил Н.М. Карамзин, работая над томами «Истории Государства Российского»; здесь снимала дачу семья Андрея Евстафьевича и Любови Александровны Берс, которых посещал Л.Н. Толстой летом 1856 г.: «Мы приехали в Покровское с Костинькой и обедали у Люб. Берс. Дети нам прислуживали. Что за милые, веселые девочки! Потом гуляли, играли в чехарду»,– записал Лев Николаевич в дневнике. Среди этих милых девочек была и 12-летняя Соня Берс, ставшая через шесть лет женой писателя. Ее сестра Таня вспоминала о даче в Покровском-Стрешневе: «Дача наша была двухэтажная. Внизу жили родители, гувернер со старшими мальчиками, потом была комната для приезжих, большая гостиная, столовая и терраса. Наверху помещались дети с няней, прислуга, и была наша большая, светлая комната с итальянским окном: из окна был веселый, живописный вид на пруд с островком, церковь с зелеными куполами. Живописная дорога, извиваясь, вела из города к нашей даче».

В советское время в усадьбе открыли детскую трудовую колонию имени Калинина, потом рабочий поселок. Часть дач, особенно лучших, где жили артисты МХАТа, заняли советские чиновники и чекисты, в главном доме также жили партаппаратчики, а позднее сюда вселился дом отдыха союза текстильщиков; в Елизаветине устроилась так называемая Красная санатория. В главном здании задумали было устроить музей, но он существовал недолго, его ликвидировали, а многие экспонаты разворовали. Такое обращение с уникальной усадьбой продолжалось как при советской власти, так и после ее крушения, несмотря на то что она вместе с парком объявлена памятником, находящимся под охраной.

Теперь к главному дому не подойдешь, он огорожен забором, а церковь доступна, ей выгородили небольшой участок.