2.3 «Симфония властей»

Чтобы полностью понять такую форму взаимодействия как «Симфонии властей», нужно обратиться к истории Византии, ведь именно она, как носительница всей европейской культуры, создала такой принцип, который являлся и продолжает являться одним из главных «маяков» развития изучаемых отношений. Данный принцип предполагает полную согласованность в урегулировании государственных вопросов с помощью церкви и наоборот. Такая «симфония» является очень спорным моментом в плане положительности её влияния на развитие государства и церкви, так как она означает ущемление остальных конфессий.

Итак, обращаясь, к истории, стоит сказать, что именно в византийской Эпанагоге закреплен рассматриваемый выше принцип, и звучит он следующим образом: «Мирская власть и священство относятся между собой как тело и душа, необходимы для государственного устройства точно так же, как тело и душа в живом человеке. В связи и согласии их состоит благоденствие государства». Безусловно, «Симфония властей» была лишь ориентиром для развития государства, идеалом, теорией, трудно осуществимой на практике. Это доказывается историческими примерами той же Византии, когда императоры без всяких причин вмешивались в дела церкви и имели решающее слова при решении любых вопросов, связанных с её устройством.

Хотелось бы отметить, что данный принцип нашел своё отражение в уже упомянутой Суворовым доктрине «Двух мечей». Говоря об этой доктрине, нельзя забыть про два подхода к ней. Это подходы римских католиков и православных. С точки зрения первых, оба меча находятся в руках Папы Римского, который сосредотачивает в своих руках всю полноту церковной и светской власти, т.е. провозглашалась его неограниченная власть. Соответственно, легитимной признается лишь те органы государственного управления, которые получают одобрение от Папы.

Вторая концепция данной доктрины, православная, заключается в том, что оба меча принадлежат Иисусу, но, оставляя себе меч духовной власти, светскую власть он передает государю под контроль, но сохраняет за собой право нравственного осуждения его действий.

Тут же стоит отметить некоторые моменты относительно обоснованности российской монархии 16-20 веков. Православная церковь отличается тем, что полностью признает императив государства и считает, что государство - это абсолютно суверенная организация, которая должна регулировать жизнь общества, но не пересекаться с делами церкви, разве лишь по вопросом совместного ведения. И говорить о том, что монарх является наместником Бога на земле, в корне неверно, т.к. форма правления - это лишь «суетное» дело, которое полностью является делом рук человеческих (кроме прямой теократии, которая может быть приемлема лишь в самой церкви). Церкви абсолютно не должен касаться вопрос формы правления в той или иной стране, и уж тем более никакая из них не может быть признана «богоданной» и, наоборот, порочной.

Основные черты византийской культуры.

Византия – наследница Римской империи. Название «Византия» (по городу Византий, близ к-го Костантин заложил Константинополь), государство получило в трудах западноевропейских историков уже после своего падения. Сами византийцы называли себя римлянами - по-гречески «рамеями», а свою державу - «Рамейской» (туда отправили царские регалии из Рима, осознание себя 2ым Римом). Западные источники также называют Византийскую империю «Романия». В течение большой части ее истории многие из западных современников называли её «империя греков» из-за господства в ней греческого населения и культуры. В древней Руси ее также обычно называли «Греческим царством», а её столицу «Царьградом».

Всю тысячелетнюю историю Византии можно условно разделить на четыре периода

1) с 4 по 7 век – (до столкновения с исламом) – становление Византийской империи, 6 век – расцвет ранневизантийской к-ры, Византия становится православным государством (Император Юстиниан, постройка Софийского собора)

2) 7 – 9 век. – эпоха арабских завоеваний, потеря значительной части территории

3) 867 – 1204 (захват Константинополя Крестоносцами). – Македонское возрождение, связано с именем императора Льва VI, математика и философа. Расцвет наук и искусств (=«византийский гуманизм»). Формируется государственная машина, бюрократический аппарат. До 11-12вв у Запада довольно плачевное состояние в сравнении с Византией и арабами.

4) 1261-1453 – период Палеологовского Ренессанса, т.е. возрождения эллинистических традиций. Связь династии Палеологов с Русью (царские регалии, герб. причем двуглавый орел восходит непосредственно к Риму)

1453 г – падение Константинополя. Византия просуществовала более 1000 лет, оставаясь очень консервативным государством.

Византийская империя всегда была неотделимой частью Римской.

11 мая 330 г. (основание Константинополя), городу было присвоен титул «Новый Рим», Восточная Римская Империя продолжала свое существование. Другое название Константинополя – Царьград, что означало – город царей или царь городов. Однако город существовал и до этого времени (Мегары).

Владыкой Константинополя был Христос, а император его лишь замещал.

Культура теократическая и религиозное. Можно говорить о «ночном» типе сознания (типология принадлежит Флоренскому, "дневные культуры" - ориентация на технический прогресс и рациональные способы освоения мира, "ночные" - с преобладанием духовных ценностей и иррациональных форм). Все сферы религиозны.

Как государство не связана с конкретным этносом, главный критерий принадлежности – христианство.

Среди особенностей также можно отметить особый схематизм жизни (точность и выверенность жизни сословий); особая, символическая культура (пр: евнухи при дворе в белых одеждах – a la ангелы. император пишет пурпурными чернилами – кровь на теле)

Оформление Христианской догматики, «симфония властей».

Отношение к христианству изменил император Константин, за что он и был причислен к лику святых.

в 325г был созван первый Вселенский собор в Нике (Никейский)

следующий – в 381г – уже в Константинополе, на этих двух соборах была утверждена основная христианская догматика («Символ Веры»), осуждены некоторые ереси (арианство и несторианство)

Константин стал первым христианским императором Рима, императорская власть – некий союз христианской власти и власти государственной. Христианство – некое госуд. образование, к-рое принимают граждане.

Симфония властей, человек не может властвовать над людьми → наместник Бога. Император – образ Христа, актер, представляющий двоих (сначала Бог, а потом император) Византийские императоры избирались, освещалась сама фигура императора, а сам человек или его род. Император не должен был показывать черты человека, т.к. он – икона (традиция некоторой канонизации), всего лишь наместник Бога, его фигура имперсональна (вообще они часто менялись), лишь Христос истинный владыка. Трон также был двухместным. Управление осуществлялось из центра. Содружество церкви и светской власти (на Западе и в России – др концепция сосуществования). Отклонение от симфонии - цезарепапизмом (глава гос-ва свободно вмешивается в дела церкви или вообще ее глава) или папоцезаризмом (наоборот).

Икона.

К 8 веку И.Дамаскин разработал теорию иконы. Греч. eikon – образ, разделение н здешнее и потустороннее.

Сначала на иконах изображались живые правители (один из аргументов за иконы – раз правители их имеют и им поклоняются, то Бог и подавно). Также существовала легенда о первой иконе – якобы она была «фотографическим» изображением Бога (материя с Его лица, некий «слепок» с Его образа).

Икона была символом и выражением духовности – как умения жить в 2х мирах одновременно.

Длительное создание образа Христа. В итоге – довольно грозный образ, важен золотой цвет.

В церковном учении об иконах можно выделить четыре тесно переплетенных между собой аспекта:

• дидактический, соответствующий «буквально» тексту и сюжетной стороне Писания и Предания;
• символический (соответствующий «аллегорическому» уровню Библии);
• мистический (лица, «изображенные» на иконе, сами присутствуют в своем изображении», реально являясь в нем миру;
• и, наконец, тесно связанный с мистическим, собственно литургический аспект иконы (в структуре богослужения икона обладает Божественной энергией, силой литургического образа).

Иконоборцы , отвергая иконы, тем не менее допускали религиозную живопись; они, таким образом, отрицали мистический и литургический аспекты священных изображений. Аргументация иконоборцев строилась на базе древневосточного представления о том, что знание имени тождественно знанию сущности.

Поэтому они полагали, что образ должен быть единосущен прообразу, а в связи с тем, что первообраз трансцендентен, то он и не может быть изображён конкретно-чувственным образом, да еще с помощью антропоморфных изображений. По их мнению, единственным образом Христа является Евхаристия.

Иконопочитателей же они обвиняли одновременно в двух противоположных ересях: в том, что те сливают два естества Христа, изображая Его на иконе (монофиситство), и в том, что они разделяют их, изображая только естество человеческое (несторианство). Иконоборцы, таким образом, трактовали образ как идеальную копию, во всем и, главное, по сущности тождественную первообразу - как своего рода двойник.

Иконопочитатели же опирались на более созвучное (по крайней мере, со времён Аристотеля) европейскому способу мышления понимание образа. Святые отцы уже в IV-V веках пришли к пониманию того, что образ (изображение) не является копией архетипа, но только его отражением, не во всем ему подобным. Такое понимание образа позволило иконопочитателям преодолеть одновременно обе противоположные ереси, в которых их обвиняли, и учением своим защитить важнейший в христианской культуре догмат (т. н. христологический) о «неслитном соединении» двух природ во Христе.

По Иоанну Дамаскину, «иконы суть видимое невидимого и не имеющего фигуры, но телесно изображенного из-за слабости понимания нашего» . В силу этой слабости мы и невидимое стремимся мыслить по аналогии с видимым, «ибо видим в сотворенном образы, тускло показывающие нам божественные откровения» . Следовательно представляемый познающим субъектом образ не может быть тождественным своему трансцендентному Первообразу «по сущности», но он равен Ему «по ипостаси» и «по имени». И изображается на иконе, исходя из общей теории образа, не «природа» (человеческая или божественная), но Ипостась, что и сохраняет непостигаемость и неизобразимость Первообраза в иконных изображениях.

Подобно тому, как и Евхаристия не есть «образ, но сама Истина, а причащение представляет собой реальное приобщение Телу и Крови Христовой» (т. е. непосредственную реализацию на уровне бытия сферы сверхбытия, а не ее образное (опосредованное) отражение), и подобно тому, как в самом акте вочеловечивания Слова произошло «соединение несоединяемого» - «описуемого с неописуемым», так и «Христос, будучи изображенным на иконе, остается неописуемым»), и не следует пытаться опровергать «разумом не постигаемое им, доказательствами - недоказуемое, силлогизмами - не подчиняющееся закону силлогизма»

"Македонский ренессанс" (867-1057)

Основатель династии - македонский крестьянин Василий - вряд ли был знатоком искусства. За умение укрощать лошадей и большую физическую силу он попал в милость к императору Михаилу III, который (бывает же такое) сделал его своим соправителем. Тем самым Михаил подписал себе смертный приговор - вскоре он был найден зарезанным в собственной спальне. Василий же укрепился на троне и основал македонскую династию, которая почти два века правила страной. Среди потомков Василия были весьма образованные люди, благожелательно относившиеся к античной культуре (Константин VII Багрянородный, страстный любитель книг, Лев VI, богослов и поэт). Знатоками и ценителями античности были также некоторые патриархи этого времени (Фотий).

В период правления македонской династии отмечался расцвет математики, естественных наук (были составлены энциклопедии по медицине, агротехнике), военного дела. Ученые, богословы, философы, поэты, историки и ораторы создавали шедевры литературы и искусства.

Император Константин VII Багрянородный, занимавший византийский трон с 913 по 959 год, сам занялся титаническим трудом, приводя в порядок всю сумму знаний своей эпохи. Обладая недюжинным литературным талантом, он написал ряд медицинских, исторических и сельскохозяйственных трактатов. Он также собрал воедино и обработал множество жизнеописаний святых. Он имел собственную мастерскую для создания копий античных рукописей. До нас дошли удивительные миниатюры так называемой Парижской Псалтири, видимо, скопированные с александрийской рукописи IV века, проникнутые прелестью античности. В эту же эпоху работал выдающийся историк Лев Диакон.

Столица империи в этот период поражала своей почти сказочной роскошью и великолепием. Полная парадного блеска, роскошных храмов, драгоценных украшений, сверкающих дворцов, она производила неотразимое впечатление на гостей. В обществе усилилась тяга к роскоши и изяществу. Процветали ювелирное дело, прикладные искусства. При украшении произведений прикладного искусства практически всегда использовались античные сюжеты.

Резко увеличилось количество монастырей. Каждый император, видный сановник, полководец возводил свои монастыри, наделяя их богатыми владениями. Крупнейшие монастыри вмешивались в политику, светские же лица в борьбе за власть искали поддержки монашества. Центром духовной, мистической жизни Византии, а потом и всего Востока в этот период стал Афон.

Изобразительное искусство, связанное с церковью, продолжало развиваться в рамках строжайших иконографических канонов, однако, случались и поразительные исключения из правил - мозаика Богоматери в апсиде Софийского собора. Созданная неизвестным автором, эта мозаика не имеет ничего общего с иконографическими канонами. Богоматерь здесь гораздо больше напоминает мадонн эпохи возрождения, чем современных ей мадонн византийского письма. Однако, сидящая в золотом сиянии женщина и ее сын настолько прелестны, что патриарх Фотий вынужден был заметить: "Видимо, искусство живописца вдохновлено было свыше: так верно подражает он природе". Да, каноны существовали, но истинный талант просто сметал их со своего пути, и отцы церкви склонялись перед его творением.

В ту эпоху ведущую роль в живописи в целом (в иконописи, миниатюре, фреске в частности) приобрели столичные школы, отмеченные печатью особого совершенства вкуса и техники.

В это время был создан один из наиболее изысканных образцов крестово-купольного храма, получивший название храма "на четырех колонках". В отличии от огромных просторных храмов ранней Византии, это были небольшие по размеру постройки, производящие впечатление необыкновенной легкости. Подкупольные арки опирались не на столбы, а на изящные, тонкие колонны. Благодаря широким проемам в стенах и окнам в куполе здание было пронизано светом. Пожалуй, ни в одной другой архитектуре зодчим не удавалось добиться такого полного отражения в материи духовного начала. Пример - северная церковь монастыря Липса.

Похожая информация.

Отношения православной церкви и государства никогда не были про­стыми. Уже в Византии православие было превращено в идеологический инструмент и долгое время выполняло функцию апологии государствен­ной власти.

Разумеется, и на Западе имела место идеологизация католи­ческой церкви. Однако там церковь была гораздо более независима от государства, что сделало возможным постепенное освобождение веры от всякого рода чуждых ее природе идеологических построений. Что же касается православной веры, то она всегда составляла с государством сущ­ностное единство. Конечно, трения между духовной и мирской властью были и в православном мире, и подчас они приобретали драматическую заостренность. Однако эти конфликты несопоставимы с аналогичными конфликтами на Западе. В православном мире не было длительной борь­бы, даже войны между главами церкви и государства. Ни в одной право­славной стране церковь не обособлялась от государства. Возможно, по­этому православие остается «государственным делом» и в нашем столетии. Все возрастающее отделение государства от церкви, происходящее на Западе (хотя, конечно, и там достаточно медленно и непоследователь­но), в православных государствах и не начиналось.

Парадокс состоит в том, что освобождение и реабилитация право­славной веры в посткоммунистической России не положили конец ее использованию в качестве инструмента политики. Для сегодняшней ситуации в России характерна комбинация двух подходов: во-первых, определенный возврат к дооктябрьской эпохе, который выражается в попытках придать православию функцию правоконсервативной и националистически-имперской государственной идеологии; и, во-вторых, идеологический союз между православием и... атеистическим комму­низмом. Эти тенденции, в особенности вторая, составляют своеобра­зие сегодняшней идеологической контроверзы по поводу православия, своеобразие, граничащее с гротеском.

Официальное учение православной церкви об отношениях между церковью и государством выкристаллизовалось очень рано, еще в VI столетии н.э. Его основателем был византийский император Юсти­ниан. В принятом им вердикте (так называемая 6-я новелла) сформули­рован принцип, лежащий в основе «симфонии» церкви и государства:

«Величайшие блага, дарованные людям высшею благодатью Божи­ей, суть священство и царство, из которых первое (священство, церков­ная власть) заботится о божественных делах, а второе (царство, госу­дарственная власть) руководит и заботится о человеческих делах, а оба, исходя из одного и того же источника, составляют украшение челове­ческой жизни. Поэтому ничто не лежит так на сердце царей, как честь священнослужителей, которые со своей стороны служат им, молясь непрестанно за них Богу. И если священство будет во всем благоустрое­но и угодно Богу, а государственная власть будет по правде управлять вверенным ей государством, то будет полное согласие между ними во всем, что служит на пользу и благо человеческого рода. Поэтому мы прилагаем величайшее старание к сохранению истинных догматов Бо­жиих и чести священства, надеясь получить чрез это великие блага от Бога и крепко держать те, которые имеем».

Руководствуясь этой нормой, Юстиниан в своих новеллах призна­вал за канонами силу государственных законов.

Классическая византийская формула взаимоотношений между го­сударственной и церковной властью заключена в «Эпанагоге» (вторая половина К в.): «мирская власть и священство относятся между собою как тело и душа, необходимы для государственного устройства точно так же, как тело и душа в живом человеке. В связи и согласии их состоит благоденствие государства». Важно подчеркнуть, что в византийской трактовке как духовная, так и мирская власть исходит от Бога: при этом церковь служит Богу и божественному, царство господствует над зем­ным. В этом и находит свое воплощение принцип «симфонии властей».

Такая «симфония» в Византии, конечно, не существовала в абсо­лютно чистой форме. На практике она подвергалась нарушениям и ис­кажениям. Церковь неоднократно оказывалась объектом цезарепапист­ских притязаний со стороны государственной власти, суть которых заключалась в том, что глава государства, император, претендовал на решающее слово в устроении церковных дел. Архиепископ Серафим (Соболев) так комментирует эту практику: императоры полагали глав­ную свою задачу в сохранении догматов и почитании священства, в чем они и за что они ожидали от Бога величайших благ. При этом они дей­ствовали «как божественные стражи и охранители православной веры в ее борьбе с еретиками». Серафим имеет в виду прежде всего церковный собор, созванный императором, на котором «еретики» были прокляты. Но практиковалась и иная деятельность: «византийские императоры пресекали это дальнейшее распространение ересей среди верующих сво­ими распоряжениями». А преследование ересей государством проис­ходило не иначе как с применением таких инструментов, как ссылка, заточение, пытки и даже казнь...

По словам Серафима, церковь очень много делала для этой «сим­фонии»:

«Своею православною верою, низведением верующим божественной бла­годати Святого Духа в таинствах, чрез молитвы и богослужения, чрез свое церковное просвещение и воспитание она пробуждала своих сынов от вет­хой к новой, чистой и святой христианской жизни».

Эта деятельность церкви включала в себя «принуждение» верующих к почитанию императора как помазанника Божьего, к исполнению всех его законов и к преданности ему вплоть до самопожертвования.

Таким образом, симбиоз церкви и государства на практике подразу­мевал следующее разделение функций. Мирская власть устанавливает для церкви монополию на истину в делах религии и служит защитой ее привилегий; церковь же дает государству религиозную санкцию. Госу­дарство поддерживает церковь физическими средствами. Со своей сто­роны церковь поддерживает государство духовными средствами. Таким образом, мы имеем перед собой союз алтаря и трона. Во всяком случае все это имеет весьма отдаленное отношение к духовной миссии церкви.

Из учения о «симфонии», полагает А. Игнатов, - по меньшей мере в ее русском варианте - следует совершенно особый статус церкви в об­ществе. Модель отношений между церковью и государством, опираю­щаяся на учение о «симфонии», - это модель отношений между государ­ственной церковью и конфессиональным государством. Православная церковь является привилегированной, поскольку она есть государствен­ная церковь. Но одновременно она находится в зависимости от государ­ства. Такая церковь - привилегированная служительница государства.

Православная церковь пользуется таким вниманием государства, которое не уделяется ни одной другой религии и никакому другому ми­ровоззрению. Религия является не частным, а государственным делом. Но в результате этого она попадает в зависимость от государства, обре­чена на то, чтобы принимать от него «помощь». Со своей стороны го­сударство отнюдь не нейтрально: оно относится к церквам не одина­ково - признает только одну и ей способствует. «Православное государство» - это не теократическое государство, поскольку хотя цер­ковь и располагает поддержкой мирской власти, однако властью не пользуется. С другой стороны, это и не светское государство.

Учение о «симфонии» предостерегает от смешения двух властей, каковое может встречаться в двух формах: цезарепапизм и папоцеза­ризм. Цезарепапизм есть духовная власть императора, папоцезаризм - мирская власть церкви, теократия. Однако обе они ложны и искажают подлинное учение и миссию церкви.

Конечно, православные фундаменталисты бросают упрек прежде всего католическому папоцезаризму - претензии папизма на мирскую власть. Что же касается собственно «православного папоцезаризма», некоторого вида высшего надзора церкви над положением в государ­стве (по примеру некоторых ранних византийских патриархов, которые клеймили развращенные нравы при дворе императора), то она не имеет ничего против, хотя и не выражает этого вполне открыто. Однако пра­вославная церковь признала бесперспективность таких мечтаний и сми­рилась с их нереализуемостью. Но и в наше время все еще слышны от­звуки старых претензий - архиепископ Серафим обращается к учению отцов церкви, «которые не только говорили о различии церкви и госу­дарства, но и о превосходстве первой над последним, конечно, в духов­ном отношении, поскольку небесные блага, даруемые через церковь, важнее благ земных, получаемых от государства». Серафим цитирует св. Иоанна Златоуста, согласно которому церковь главенствует в госу­дарстве, подобно тому как дух главенствует в теле. Но все это лишь но­стальгические пережитки.

Если опасность папоцезаризма в православном мире практически отсутствует, то вполне реально существует опасность если не цезарепа­пизма в чистом виде, то довольно значительного подчинения церкви государству. Такова цена, которую должен заплатить клир за свое при­вилегированное положение. Если он ожидает от властителей привиле­гий, то должен считаться с их требованиями, и в особенности там, где самодержавный властитель не привык допускать какие бы то ни было ограничения своему своеволию. Православное учение считает легитим­ным властителем только самодержца.

Подчинение церкви государству началось довольно рано. Самое позднее с VIII столетия Византия стала полностью цезарепапистским государством, в котором, согласно официальной церковной доктрине, не патриарх, а император, поскольку он считается наместником Христа на Земле, является главой церкви, и даже в вопросах учения. Положе­ние в православных государствах на Балканах было копией византийс­ких отношений. Цезарепапистские тенденции проявились и в России XV-XVI столетий. Теологическое выражение дал им игумен Волоко­ламского монастыря Иосиф Волоцкий. Он выдвинул тезис, что «пол­нота власти» не только в государстве, но и в церкви принадлежит мирс­кому владыке. Правда, Иосиф Волоцкий подчеркивает, что царь должен склоняться перед Законом Божиим, но, с другой стороны, он постули­рует, что суд, осуществляемый царем, является окончательным. Между этими постулатами существует определенная напряженность, которая предоставляет церкви пространство для деятельности, но в любом слу­чае слова о «суде царевом» дают царю возможность самому определять, придерживается ли он Закона Божьего.

Взгляды Иосифа служили самовластию. Знаменитый же патриарх Никон, напротив, оказывал наибольшее во всей истории церкви сопро­тивление претензиям мирской власти. Однако он потерпел поражение. После того как Петр Великий отменил звание патриарха, Русская пра­вославная церковь находилась в полной и однозначной зависимости от самодержавия вплоть до Февральской революции. Это далеко не соот­ветствовало «симфоническим» отношениям.

Тем не менее и сегодня осуществляются попытки реанимировать анахроническую и нереализуемую идею «симфонии властей». Мечта о возведении православия в ранг государственной религии, идущая рука об руку с отвержением мирского государства, все еще не утратила своей притягательности.

Отсюда необходимым образом возникают трудности со свободой совести. Конечно, никто не отрицает свободу совести пря­мо и однозначно. Все признают, что «естественное» право человека - право выбирать ту или иную религию. Но одновременно это словесное признание сопровождается такими оговорками и ограничениями, что само понятие полностью выхолащивается.

Отношение между предопределением и свободой, между всемогуще­ством Бога и свободой человеческого решения всегда было осью самой большой контроверзы в теологии. Однако принятие свободы выбора от­носится к ядру христианской веры. Подавляющее большинство отцов церкви, теологов и христианских философов признают ее. И это понят­но - без возможности свободного выбора необъяснимо грехопадение.

Примером того, как формируется «симфония властей» в современ­ной Российской Федерации, является фильм наместника московского Сретенского монастыря о. Тихона (Шевкунова) «Гибель империи. Уро­ки Византии», премьера которого состоялась 30 января 2008 г. на госу­дарственном телеканале «Россия». Последующая дискуссия вокруг фильма в ток-шоу «Национальный интерес» с участием придворных историков и политологов, хвалебные панегирики в его адрес со сторо­ны «православных державников» (например, Н. Михалкова, И. Глазу­нова, А. Дугина и пр.) не оставили у зрителя сомнений в том, что данное произведение создано творческим тандемом церкви и Кремля и носит характер «программного».

История Византии (Ромейской империи), между которой и исто­рией России о. Тихон проводит настойчивую аналогию, рассматрива­ется им именно как история грехопадения ромеев в результате их сво­бодного выбора в пользу золотого тельца и отказа от подлинной православной веры и подлинной церкви. Они-де прельстились пороч­ным духом «капитализма» коварного Запада, погнались за стандартами созданного им общества потребления и погрязли в индивидуализме. Это, мол, и привело в конечном счете к предательству православия, Фло­рентийской унии, последующему падению Царьграда и порабощению Византии мусульманами. Иными словами, турки были посланы Богом в Византию в качестве наказания за впадение ромеев в «латинство», на­казания за грехи. У зрителя, знакомого с историей Византии, недоуме­ние вызвала также идеализация Ромейского царя Василия, получивше­го в народе имя «Болгаробойцы» за то, что он выколол глаза 100 000(!) плененным болгарам. Антиисторизм такой версии, хотя она частично и совпадает с церковной трактовкой истории Византии, очевидна. Тем не менее, как следует из фильма, который создан при покровительстве и содействии государственной власти, именно такая версия претендует на роль официальной. Таким образом, «симфония властей» в современ­ном российском политическом контексте складывается на антизапад­ной и антикатолической основе.

Православным фундаменталистам нечистый мерещится всюду: в западном либеральном мире, в материалистически-капиталистической цивилизации, у протестантских проповедников и у «папистов». Одна­ко - довольно странным образом - они не замечают его у самых ради­кальных противников христианства и любой религии вообще - у ком­мунистов. А между тем при коммунистическом режиме церковь немилосердно подавляли, расстреливали митрополитов, священников и монахов, сажали, ссылали, отправляли в трудовые лагеря. Во время Гражданской войны преследования приняли зверские формы: случалось, что священника поливали ледяной водой до тех пор, пока он не превра­щался в глыбу льда. Монастыри и церкви закрывались в массовых мас­штабах, превращались в казармы, общественные бани и конюшни. Ре­лигиозное образование было запрещено, многие иконы и другие сокровища религиозного искусства попросту уничтожены. Долгое вре­мя даже элементарная свобода обрядов ограничивалась: запрещался ко­локольный звон, чтобы «не мешать покою трудящихся», духовенство не имело права носить облачение вне церкви. В начале 1930-х годов весь свободный христианский мир во главе с Папой протестовал против этого варварства. Темпы и интенсивность преследований снизились; в пос­левоенные годы они в целом стали слабее. Но и тогда, особенно во вре­мена «реформатора» Хрущева, тысячи церквей были закрыты.

Все отчетливее обозначающийся союз между черной и красной ре­акцией, между клерикализмом и воинствующим атеизмом выглядит фантомом, чем-то нереальным, и все же это факт. Инициативу в этом союзе захватили коммунисты. Они сделали церкви свое «предложение». Еще во времена перестройки началось это гротескное сближение. Люди, до тех пор находившие в адрес религии лишь оскорбительные и полные ненависти слова, называвшие веру не иначе как «поповщиной», люди, для которых религия была «опиумом для народа», «капиталистическим пережитком в сознании трудящихся», вдруг стали с богомольным ви­дом появляться на богослужениях, креститься и зажигать свечи. «Бур­жуазные» критики коммунистического атеизма давно уже указали на очевидное христианское происхождение социалистических и коммуни­стических идеалов социальной справедливости и братства людей. Ком­мунисты с жаром отрицали это и настаивали на несоединимости двух социальных учений, которую могут оспаривать только фальсификато­ры и коварные идеологические враги. Теперь же - как будто ничего этого не было - они начали с гордостью подчеркивать это родство, более того, претендовать и на некие заслуги перед верой.

Цезарепапистская традиция в сочетании с нетерпимостью по отно­шению к другим христианским конфессиям создает благоприятную почву для злоупотреблений, когда православие берется как оправдание великорусской мессиански «фундированной» шовинистической и экс­пансионистской политики. Это означает, конечно, расширение сферы влияния православных стран. С другой стороны, согласно учению о «симфонии» церковь обязана своими молитвами поддерживать эту экс­пансионистскую или гегемонистскую политику. Так было в докомму­нистические времена. Сегодняшнее фундаменталистское движение пытается реанимировать эту ситуацию.

Протоиерей А. Шмеман был совершенно прав, когда утверждал, что «христианство никогда не отрицало ни блага государства, ни возмож­ности просвещения его Светом Христовым. Но именно в том и состоял смысл явления в мире церкви как общества, как видимой организации, что в ней открывалась ограниченность государства, развенчивался навсегда его абсолютизм, какая бы то ни было «сакрализация» его при­роды... Церковь открывает миру, что есть только две абсолютные цен­ности: Бог и человек. Все же остальное, в том числе и государство, во-первых, ограничено по самой своей природе, по принадлежности до конца только «миру сему». А во-вторых, является благом лишь в ту меру, в какую служит Божьему замыслу о человеке... Отсюда постулатом хри­стианского мира является не слияние церкви с государством, а как раз напротив, их различие: ибо христианское государство только в ту меру и христианское, в какую оно не претендует быть всем для человека, оп­ределять всю его жизнь, но дает ему возможность быть членом и друго­го общества, другой реальности, иной по отношению к государству, хотя и не враждебной ему».

Государство как форма свободной организации свободных личнос­тей занимает свою ступень и в иерархии культурно-исторических цен­ностей, и в иерархии ценностей этических. Однако ступень эта не выс­шая, метафизически не безусловная, не установленная свыше однажды и навсегда, но опосредованная другими - высшими ступенями. В иерар­хии духовно-этических ценностей их занимают такие ценности, как любовь, святость, вера, праведность, сострадание, добролюбие; в иерар­хии ценностей культурно-исторических - гений, красота, интеллект, творчество. Это именно те ценности, которые, по замечанию Б. Выше славцева, никак «не могут быть облечены в форму “обязанностей”, им­ператива закона». Иначе говоря, не могут быть вменены в обязанность гражданам. Это прерогатива Бога, а не кесаря.

Симфония властей, сложившаяся в Византии, представляет собой наиболее гармоничную схему взаимоотношений церковной и государственной власти. О том, как осуществлялся союз обеих сторон в этих областях, и насколько тесным было взаимодействие двух властей, пишет в своей статье Л.Ю. Костогрызова.

Из многообразия вариантов сосуществования государства и церковной организации, как правило, выделяются три модели их взаимодействия: цезарепапизм (подчинение Церкви государственной власти), папоцезаризм (превалирование духовной власти над светской) и симфония (sumjwnia; consensus), которая предполагает союз церковной и государственной власти. В основе этого союза лежит идея гармонии и согласия властей, сосуществующих, но не сливающихся друг с другом, взаимодействующих, но не стремящихся к подчинению друг друга . Термин «симфония» впервые употребил Юстиниан I в предисловии к своей VI новелле: «Величайшие дары Бога людям от человеколюбия свыше данные - священство (ιερωσ?νη)и царство (βασιλε?α), одно, служа божественному, другое о человеческом заботясь и управляя, - из одного и того же начала вышли, и привели в порядок человеческую жизнь. Поэтому ничто так не было бы весьма желанным царству, как величавость иереев, если бы только за него самого всегда они молили Бога. Ибо если первое было бы беспорочно всесторонне и с искренностью к Богу сопричастно, второе верно и подобающим образом вверенное ему государство приводило бы в порядок, было бы согласие некое благое, так что всё благо роду человеческому было бы подарено» . Концепция симфонии властей стала определяющей в церковно-государственных отношениях Византийской империи. Она получила своё раскрытие в посланиях василевсов и патриархов, трудах богословов, законодательных актах. В обыденном сознании византийцев божественное и человеческое, душа и тело чётко разграничивались. Государство также рассматривалось как единый организм, в котором есть и тело, и душа. «Так как государство наподобие человека состоит из частей и членов, то наиважнейшими и необходимейшими членами являются царь и патриарх; поэтому мир и благоденствие подданных зависят от единомыслия и согласия царской и патриаршей власти», - говорилось в «Исагоге», своде законов IX века . Именно равноправие, равная значимость, «неслитное» и «нераздельное» существование церковной и светской власти отличает концепцию симфонии властей от доктрин папоцезаризма и цезарепапизма. Суть симфонии составляет обоюдное сотрудничество, взаимная поддержка и взаимная ответственность, без вторжения одной стороны в сферу исключительной компетенции другой . По словам русского государствоведа Л.А. Тихомирова, «Византия может похвастаться тем, что нигде вопрос о союзе церкви и государства не был решён более удачно» . Именно поэтому симфония властей стала идеалом для других православных стран, в том числе и для России.

Симфония государства и Церкви предполагала взаимодействие во всех сферах власти - исполнительной, судебной, законодательной. В Византии иначе и быть не могло: все государственные чиновники и сам император были членами Церкви, и наоборот, все верующие, включая патриарха, являлись гражданами государства. Так, в сфере исполнительной власти развитие церковных учреждений и церковного управления совершалось параллельно и в соответствии с развитием политических учреждений и государственного управления . Административный строй государства оказал влияние на церковное управление: основной единицей как государственного, так и церковного управления был город; разделение империи на провинции отозвалось учреждением митрополий; с введением в государственном управлении диоцезов в церковном управлении появились патриархаты. Византийский император имел постоянные сношения с органами церковного управления. При константинопольском патриархе была должность референдария, который передавал императору то, что ему поручал патриарх. Другие патриархи имели в столице постоянных доверенных лиц - апокрисиариев, для представления императору различных просьб о нуждах их Церквей . Государственная власть принимала участие в церковных вопросах, затрагивая сферу церковного хозяйства и нередко присваивая себе право назначения на церковные должности и устранения от этих должностей; в свою очередь духовные лица принимали участие в гражданских делах, не только косвенное, путём нравственного влияния на народную массу, но и прямое, в качестве руководителей внешней и внутренней политики, а также непосредственных участников в важнейших политических предприятиях и общественных движениях . Церковь была органом благотворительности. На её средства содержались больницы, приюты для беспомощных стариков и детей-сирот, и это находилось в ведении епископа . Главой Восточной Церкви был Константинопольский патриарх. Влияние его усиливалось постепенно, но в целом он был таким же средоточным пунктом в церковной сфере, каким был император в сфере государственной . Выбор патриарха представлял довольно сложный процесс и состоял из нескольких этапов . В процедуре избрания принимал участие и император, но лишь как «епископ внешних дел», отвечающий за внешнее благополучие Церкви. Он указывал на одного из трех кандидатов, предложенных специально собранным для выборов первосвященника собором епископов, которые перед этим обсуждали лиц, обладающих качествами, соответствующими τυπος"у патриарха . Даже если ни один из кандидатов императора не устраивал, и он предлагал кого-то ещё, то предложенный им человек также проходил процедуру обсуждения собором епископов. Конечно, были случаи, когда василевсы пытались поставить процесс избрания полностью под свой контроль, что дало основание говорить о цезарепапизме в Византии, но это скорее исключение, чем правило, и такие факты признавались ненормальными и осуждались современниками. Следует отметить, что участия в назначении других церковных иерархов император не принимал. С другой стороны, патриарх проводил обряд венчания на царство, который, появившись при Льве I (457 - 474) в качестве дополнения к основному акту коронации, совершаемой представителями войска, впоследствии стал не только важнейшим, но и единственным коронационным актом, а сам чин коронования и связанные с ним церемониальные действия приобрели культовый характер . Кроме того, лица разных степеней церковной иерархии, как белое, так и монашествующее духовенство, пользовались влиянием в государстве, занимали места первых министров, разные мирские должности в центральном и местном управлении.

Как при императоре высшим правительственным учреждением был синклит, так при патриархе существовал синод, состоявший как из действительных членов - епископов, так и из членов присутствующих - патриарших сановников и представителей правительства; последние присутствовали только при решении вопросов, относящихся к государственной сфере. Синод был высшей административной и судебной инстанцией, наблюдал за чистотой веры и поддержанием церковных порядков, за назначением и перемещением епископов, рассматривал жалобы на духовных лиц. Его постановления утверждались патриархом и объявлялись от его имени, а более важные шли на утверждение императора. Последнее, как правило, происходило тогда, когда церковная власть хотела дать синодальным постановлениям более широкое распространение и обеспечить их исполнение не только в церковной сфере, но и в гражданской, либо когда они касались не только церковных, но и общественных отношений и потому не могли обойтись без санкции со стороны государственной власти, наконец, если постановление касалось патриарха. Как при императоре существовали приказы (секреты) для заведования различными отраслями государственного управления, так и при патриархе были секреты, заведовавшие различными отраслями церковного управления. Иными словами, сама структура церковного управления, аналогичная структуре государственного управления, свидетельствует о союзе государства и Церкви в административной сфере. Об этом говорит и тот факт, что государственные чиновники были обязаны помогать епископам в поддержании церковной дисциплины принятием соответствующих мер как к соблюдению церковных правил, так и к наказанию их нарушителей . Епископы же осуществляли своего рода прокурорский надзор за государственными чиновниками. Они могли принять жалобу на префекта провинции и просить префекта рассмотреть дело вновь. В случае отказа епископ от своего имени мог дать просителю грамоту к императору со своим свидетельством о не оказанном правосудии. Кроме того, при увольнении с должности префект провинции должен был 50 дней оставаться на месте и при посредстве епископа принимать жалобы от населения и рассматривать их. Епископ настаивал на законном удовлетворении этих жалоб .

В судебной власти взаимодействие государства и Церкви было ещё более тесным. Византийские источники называют суды духовные и светские, светские делились на гражданские и военные, а гражданские - на столичные и областные. Высшим являлся императорский суд . Также существовали специальные суды, в которые различные категории лиц (духовенство, сенаторы, члены гильдий, воины) могли подать иск, независимо от места жительства или места преступления. Суды специальной юрисдикции часто конфликтовали с обычными судами и стремились расширить свое влияние, т.к. указанные категории населения предпочитали, чтобы дело слушалось в суде, им симпатизирующем . Так духовенство имело право быть судимым только церковными судами, а не гражданской властью, светские архонты не имели юрисдикции над епископами. Уголовное ли, гражданское ли дело, если обе стороны - церковники, они должны были предстать перед епископом. Если какая-либо сторона пожелает судиться в мирском суде и покинет церковный, даже если она выиграет дело, то потеряет церковный сан и будет смещена . Согласно канонам: «Епископ, обвиняемый в чем-либо... сам должен быть призван епископами, и если предстанет и признается или будет обличен ими: да определится ему епитимия» (74 правило Св. Апостолов). Впрочем, в гражданских спорах между духовным лицом и мирянином действовало правило, что дело должно разбираться в суде той стороны, к которой принадлежит ответчик. Лишь тогда, когда мирянин-ответчик давал согласие на разбор дела у епископа, последний постановлял решение. Епископ мог быть и третейским судьей, даже если обе стороны были мирянами. Согласно закону 333 г. решения епископов должны были признаваться окончательными по делам лиц всех сословий и всякого возраста, всякое гражданское дело могло быть перенесено в епископский суд на любой стадии процесса и даже при нежелании противной стороны, приговоры епископских судов должны были утверждаться светскими судьями, а доказательства, признанные епископом, любой судья должен принимать, не сомневаясь, все дела, решённые епископским судом, становились судебным прецедентом, обязательным к употреблению и в светских судах .

В связи с этим расширением компетенции церковных судов к области дел, не подлежащих светскому суду, стали относить все религиозно-нравственные отношения, тесно связанные в первую очередь с брачно-семейным правом. Так, в 1086 г. император Алексей Комнин постановил, чтобы все дела брачные и касающиеся душевного спасения были судимы духовными судьями. Дела решались в дикастирии епископа, в митрополичьем и патриаршем синоде при личном участии епископа, митрополита и патриарха или через уполномоченных. На епископа апелляция шла к митрополиту, на митрополита к патриарху, но на решение патриарха так же, как и на решение императора, апелляции не допускалось .

Максимальное взаимодействие церковной и светской власти в судебной сфере проявилось в создании в Византии сначала в VI в., а впоследствии в XIV в. института «вселенских судей ромеев» (οι καθολικοι κριται των Ρωμαιων). Двенадцать судей назначались императором из духовных лиц и принимали присягу относительно добросовестного исполнения своих обязанностей. Их власть имела всеобщее («вселенское») значение и распространялась на все категории населения, включая императора, лиц, находящихся на службе при императорском дворе, правителей областей и прочих архонтов . Судьи рассматривали только гражданские дела, причём к ним можно было обращаться, минуя все инстанции ординарного суда, хотя фактически вселенский суд стал высшей апелляционной инстанцией. При вынесении приговоров вселенский суд руководствовался как церковным, так и светским законодательством. С конца XIV в. вселенские судьи появились во всех городах империи и просуществовали вплоть до падения Византии . Некоторые исследователи подчёркивают, что институт «вселенских судей» учреждался при совместном участии Церкви и императорской власти, что обусловлено традиционными взаимоотношениями Церкви и государства в Византии, опиравшимися на принцип симфонии .

Наконец, в законодательной сфере симфония властей проявилась в согласовании закона и канона - церковного правила. Проблема согласования возникла, на наш взгляд, во-первых, в связи с христианизацией большей части населения империи, во-вторых, с упорядочением самих канонов и их оформлением в сборники или своды. Христиане в случае коллизии между законом и каноном пребывали в смятении - что предпочесть, чему следовать, чтобы, с одной стороны, оставаться законопослушными гражданами империи, с другой - не нарушить Божественное предписание. Конечно, в большинстве случаев верующие ставили каноны на первое место. Императоры, заметив возникающее противоречие, сначала пытались противодействовать силе канонов. Так, Констанций II заявил на Миланском соборе в 355 г.: «То, что мне угодно, - это и есть канон» . Но спустя столетие, в 451 г., под давлением участников IV Вселенского собора императоры Валентиниан и Маркиан издали конституцию, согласно которой все законы, изданные в нарушение церковных канонов, признаются недействительными (С.1.2.12) . Император Юстиниан в октябре 530 г. заявил, что «божественные каноны имеют силу не меньшую, чем законы» (С.1.3.44.1) . Это положение он развернул в своей знаменитой 131 Новелле от 545 г., гласящей: «Предписываем, чтобы священные церковные каноны, изданные или подтвержденные четырьмя святыми соборами, а именно - Никейским, Константинопольским, Эфесским и Халкидонским..., имели ранг законов; ибо догматы четырёх вышеназванных соборов мы признаём наподобие святых писаний, а их каноны храним, как законы» (Nov. Just. 131.1). «Василики» в нач. Х в. расширили действие этой новеллы вплоть до II Никейского собора 787 г. . Юстиниан же в предисловии к 137 Новелле указал чёткие различия между законом и каноном: целью гражданских законов является общественная безопасность, церковные каноны установлены ради спасения души. Власть над законами вверена от Бога императору, наблюдение за соблюдением канонов и само их установление вверено епископам . Некоторые исследователи считают, что, уравнивая каноны и законы, императоры включали нормы канонического права в общую законодательную систему государства, в которой император выступал в качестве универсального законодателя . Действительно, после утверждения императорской властью вероопределения Церкви исполнялись верующими не только как правило веры, установленное Церковью, но и как государственный закон, исполнение которого охранялось государственной властью .

Обозначенное уравнение подтверждает тесный союз двух властей и в сфере законодательной власти. Таким образом, взаимодействие церковной и светской власти в Византии во всех областях подтверждает господство идей симфонии не только в теории, но и на практике, и её нарушения (как правило, со стороны светской власти) приводили к недовольству и возмущениям жителей империи.

Опубликовано: Изд-во Уральского юридического института МВД России, Екатеринбург. Актуальные проблемы истории, политики и права: сборник научных трудов преподавателей и адъюнктов. Выпуск 8. Екатеринбург, 2008. С. 29 - 35. (0,4 п.л.)

Николин А. Церковь и государство (история правовых отношений). - М., 1997. - С. 15.

Flavius Justinianus Imperator. Novellae, ed. R. Scholl and W. Kroll, Corpus iuris civilis, vol. 3. - Berlin: Weidmann, 1895 (repr. 1968). - Nov. 6 pr.

Цит. по: Грибовский В.М. Народ и власть в Византийском государстве. Опыт историко-догматического исследования. - СПб., 1897. - С. 342.